Илга Понорницкая - Открытые окна

— Без наказания точно не обойдётся. Выпорют кое-кого, уж как пить дать, выпорют. Малинкины с дедом живут, Шурка и Катька. У деда характер незлобивый, ласковый. Так, пожурит… А вот Серёге Ужову отец, не сомневайтесь, всыплет по первое число.

Но маме хочется, чтоб было наверняка. Она волнуется:

— А кто же его отцу расскажет?

Тут и хозяйка наша, и тёть Света — обе усмехаются.

— В деревне, — говорит хозяйка, — и рассказывать ничего не надо. В деревне и так всё видно-слышно…

Тёть Света вторит ей:

— Так, так! Ужовы в соседях у меня. Ирина у своего Серёги уж выясняла: что ж не спросили: наши, не наши ли? Написано, что ли, на тех ребятах, что они собакинские? На ваших-то… — кивает она маме.

А мама не понимает:

— А при чём здесь — собакинские? Тех, что ли, можно бить?

Анна Ивановна смеётся:

— Так наши-то с собакинскими всю жизнь воюют. А теперь — ещё и какой пруд им сделали! Ваше как раз хозяйство постаралось. Опытное! А нашим ребятишкам, может, тоже хочется — на жёлтый песочек… Вида не подадут, ан хочется, чтобы по городскому — пляж.

Тёть Света добавляет:

— Да и до пляжа всяко было… Спокон веку. Как вырастают — невест берут, липовские в Собакине, а собакинские в Липовке. А пока ребятишки — бьются…

Мама поморщилась. И гостья стала её утешать:

— Но вы не волнуйтесь, Ирина уже знает, как вышло у них. Всё выведала у мальчонки. И отец не сегодня-завтра приехать должен, Вадим Петрович. Так тот и всыплет ему, тот разговаривать не будет…

— Всыплет, всыплет — обнадёжила её и Анна Ивановна. — Он как приезжает домой из города, так его сразу всей деревне и слыхать. Серёга объявляет.

Я спрашиваю:

— А как он объявляет?

И обе они, наперебой:

— Так ведь Серёга — сразу и в рёв, да на всю деревню!

— Отец-то его наездами воспитывает, вот и всем слышно…

Я вспомнила Серёгу, как он взмахивает огромными ресницами и смотрит глупо-глупо. Как маленький. Он что, знал уже, что ему одному за всех влетит?

Поздно вечером, когда мы трое спать укладывались, мама вздохнула.

— Скоро уже домой. А завтра сидите во дворе, на улицу ни шагу.

Назавтра нас до вечера не выпускали за ограду.

Мы нарвали в саду полное ведро малины, а потом долго варили из неё варенье. Что делать, если в деревне все с утра до вечера только и знают, что работают. И Катя, и её брат Шурик, и Лёнчик, и Серёга. И для нас занятие нашлось…

Анна Ивановна развела костёр прямо во дворе. Поставила по бокам два кирпича, а на них сверху — тазик. И велела всё время помешивать, пока закипал сироп и пока в нём варилась ягода.

Но это не нужно было делать нам вдвоём, и Костя снова принялся играть с Пальмой. Он говорил, что научит её считать — и она станет лаять, сколько нужно, по его сигналу.

А мне было достаточно того, что иногда я могу отойти от тазика с вареньем и обнять огромную собаку, уткнуться лицом в шерсть.

Пальма громко дышала, лизала мою ногу возле повязки. Наверно, думала, что мне всё ещё больно.

Костик говорил, что я действую на Пальму расхолаживающе. А здесь, как-никак, собачья школа, хотя и для одной собаки.

Анна Ивановна пугала меня:

— Гляди-ка, Пальмины блохи на тебя и перепрыгнут!

Но почему-то это мне было всё равно.

Вечером по одному стали появляться вчерашние мальчишки, заглядывать через забор. Чуть только стадо пришло и всех коров разобрали — Катя уже привела брата, чернявого Шурку. Он молчал и глядел под ноги себе. Зато Катя встала — руки по швам, вдохнула воздуха — и выпалила без остановок:

— Просим прощеньица у вас! Это одна я виновата! Шурка прошлую ночь ночевал у Михал Григорича, и я не успела сказать ему, что вы наши, липовские!

Мы с Костей переглянулись и чуть не прыснули.

Шурка спросил:

— Ну, мы пойдём? А то пора тренировку начинать…

Следующим у забора появился парень с пушистыми ресницами. Серёга Ужов. Я только кивнула Косте: мол, гляди, Серёга… А он увидел, что на него смотрят — и от забора метнулся в куст, спрятался.

В кусте раздалось властное:

— Ну?

Серёга, сникший, снова побрёл к забору и позвал:

— Костя, Лена…

И когда мы подошли, сказал:

— Простите меня, пожалуйста, я больше никогда так не буду делать!

Мы закивали поспешно:

— Простили, простили!

Серёга вздохнул и снова ушёл за куст.

Сразу же они показались с другой стороны — должно быть, с отцом, и вместе пошли по улице. Было слышно, как Серёга канючит:

— Меня же простили! Можно, я пойду на тренировку?