Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга. Бойкая Кайса и другие дети. Рассказы и повесть.Собр. соч. Т. 6 (Сборник)

— Вот как, Оскар, стало быть, ты шел по дороге и нашел мальчика! — сказала она и оглядела Расмуса с головы до ног.

— Да, чудного маленького парнишку, который хочет, чтобы бродяга стал его отцом. Как тебе это нравится? Он не захотел стать сыном Нильссона из Стенсэтры, а выбрал меня в отцы. Каково, а?

— Ну, если он выбрал такого отца, как ты, ума у него немного.

— Твоя правда. Но если матерью ему будешь ты, он не пропадет.

— Правда, такого я никак не ждала. Однако от тебя ведь никогда не знаешь, чего ожидать, какую штуку ты еще выкинешь. А что, у парнишки вовсе нет родителей?

— Нет у него никаких родителей, кроме нас с тобой.

Мартина взяла Расмуса за подбородок, подняла его голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Она долго и испытующе смотрела на него, а потом спросила:

— А ты хочешь этого? Хочешь жить у нас?

И тут Расмус понял, что он хочет именно этого. Что он хочет жить с Оскаром и Мартиной в этом маленьком сером доме на берегу озера. Оскар и Мартина не были ни красивыми, ни богатыми. У Мартины не было голубой шляпки с перьями, но Расмус все равно хотел жить в этом доме.

— А ты, Мартина, захочешь взять мальчика с прямыми волосами? — робко спросил он.

Тут Мартина обняла его. Никто не обнимал его с тех пор, как у него стреляло в ухе и он сидел на коленях у фрёкен Хёк. Руки у Мартины были твердыми и сильными, и все же они казались ему мягкими, намного мягче, чем у фрёкен Хёк.

— Хочу ли я взять мальчика с прямыми волосами? — засмеялась Мартина. — Конечно, хочу. Сам понимаешь, зачем мне курчавый мальчишка, когда у меня у самой волосы прямые, как гвозди. Хватит нам и одного курчавого в семье, — сказала она и посмотрела на Оскара.

Оскар сидел на крыльце и гладил маленького черного котенка, который ласкался к нему.

— Нам нужен парнишка только с прямыми волосами или никакой, — заявил Оскар. — Это мы с Мартиной всегда говорили.

Глаза Расмуса засияли, и лицо осветила улыбка.

— Послушай-ка, Расмус! — позвал его Оскар. — Ты видел эту киску?

Расмус подбежал к нему, уселся рядом на крыльце, стал гладить котенка, потом взял его на руки и прижал к себе.

— Точно такой котенок мне снился.

— Тогда теперь он будет твой, — сказал Оскар. — Знаешь, Мартина, мы Расмусом сочинили песню про кота, который ест картошку с селедкой.

— Картошку с селедкой? У меня как раз на плите картошка с селедкой. Будете есть?

Оскар кивнул.

— Спасибо, будем, — ответил он и пропел: — «Хочешь верь, хочешь нет, но мой кот на обед уплетает селедку с картошкой».

Он шутя ухватил Расмуса крепкой рукой за воротник.

— Пошли обедать!

Быть может, Расмус и родился в таком же вот сереньком торпарском домишке, и первое, что он увидел, появившись на свет, была такая же убогая кухня с начисто выскобленным полом, с выдвижным деревянным диванчиком и распахнутым столом, с геранью на окне. Может быть, именно потому Расмус, переступив высокий обшарпанный порог, почувствовал себя дома.

Он сидел с Оскаром и Мартиной за кухонным столом и ел картошку с селедкой. Ему было так хорошо и уютно, он пришел к себе домой. Мартина весело смеялась и громко болтала, не верилось, что это была та же самая Мартина, которая так сердито встретила их. При ней невозможно было сидеть, молча потупившись, она волей-неволей заставляла тебя говорить. Но она вела себя вовсе не так, как взрослые, которые говорят с тобой, лишь желая показать свое расположение или снисходительность. Она говорила с Расмусом, потому что ей это нравилось.

— Ну и прохвосты! — воскликнула она, когда Оскар рассказал ей про Лифа и Лиандера. — Уж я бы потолковала с этими бандитами!

— Они и без тебя получат по заслугам, — ответил Оскар. — А вот с кем тебе надо потолковать, я знаю! Тебе нужно уладить дело с властями, чтобы нам позволили оставить Расмуса. От меня в этом деле толку будет мало, я с ними говорить не умею. Пойду, а они спросят: «Что ты, Оскар, делал в четверг?»

— Да, мне это тоже интересно. Не знаю, что ты делал в четверг, а я в тот день, не разгибая спины, стирала белье в прачечной у пастора до одиннадцати вечера.

Нарезая хлеб и подкладывая им селедку, она рассказывала, как нелегко быть женой такого лентяя, как Оскар.

— Можешь ты понять, Расмус, каково мне. Просыпаюсь утром, а в кухне на столе записка: «Ушел побродить опять». Всего-навсего записка, мол, ушел «побродить». Что ты на это скажешь?

А Оскар и не думал расстраиваться, продолжая уплетать картошку, он весело сказал:

— Давай, давай, Мартина, ругай меня хорошенько!