Софья Могилевская - Восемь голубых дорожек

Так бывает в обыкновенные дни, но не сегодня. Ведь сегодня Тусин день рождения. И сегодня все происходило по-другому.

Сегодня Тусю никто не разбудил. Она проснулась сама. Проснулась раньше обычного. В доме напротив не было видно еще ни одного освещенного окна. Сегодня воскресенье. Отдых.

Туся сбросила с себя одеяло, прыгнула на пол и скорее к подаркам. Вот они все тут, приготовленные, лежат на стуле.

Ах, какое платье получилось!

Чудо что за платье! Розовое! Пышное! Прозрачное! На розовом чехле. И чулки, о каких она мечтала. И туфельки. И еще что-то завернуто в бумагу. А там еще! Еще! Еще!

Подарков куча. Туся радуется, хлопает в ладоши.

— Мама, папа, бабушка — все! Скорее вставайте!

Но всем еще хотелось спать. Такая рань.

— Тусенька, — сонным голосом прошептала мама, — котик мой, поздравляю тебя! Только дай мне подремать еще немного.

И бабушке вставать еще неохота. Один день в неделю можно бы ей и не вскакивать так рано, не бежать к плите готовить завтрак, всех кормить, отправлять на работу, а Тусю — в школу.

Воскресное утро. Почти вся Москва еще спит.

Но Тусе — какое ей дело до всего этого? Сегодня день ее рождения! Сегодня у нее будут гости. Сегодня с раннего утра весь дом должен быть на ногах. Все должны крутиться, вертеться до позднего вечера.

И в конце концов все делается так, как хочет Туся. Все поднимаются чуть свет.

И уже бабушка и мама что-то варят, жарят, пекут, взбивают, колотят на кухне. Папа носится с хозяйственной сумкой из дома в магазин, из магазина домой. То за лимонадом, то за колбасой. То за какими-то любимыми Тусиными конфетами. А бабушка дает ему все новые и новые распоряжения.

Задолго до того, как прийти гостям, Туся уже истомилась. Она начала на всех сердиться, а больше всего на часы: что они, нарочно идут так медленно? Ей назло, наверно! Еле-еле передвигают стрелками.

Но вот обе стрелки подошли к назначенному часу. Половина пятого. Туся нарядилась.

— Очаровательно! Прелесть! Именно то, что надо! — восхищенно повторяет Тусина мама.

Бабушка тоже любуется внучкой, поправляет на ее волосах розовый бант, одергивает пышные оборки.

Папа молча косится на Тусю: что-то не так у них с дочкой. Нельзя так баловать девчонку. Нужно бы с ней по-другому.

И вот Туся чинно сидит в кресле, глаз не спускает с входных дверей. Интересно, кто раньше придет — Ашот или Костя? Быть может, Галя? Или эти оба, как их — Шур и Юр?

А на часах уже пять. Ребят еще нет.

Туся снова начинает сердиться: как они могут опаздывать? Она же велела им быть ровно в пять. Сейчас две минуты шестого.

И Туся требует у бабушки:

— Пойди и позвони. Почему их нет до сих пор?

Бабушка послушно подходит к телефону, берется за трубку.

— Кому, Тусенька, звонить? Марине, что ли, Голубевой?

— Нет, ей не надо.

— Почему?

— Я ей не велела приходить.

— Не велела?

Бабушка очень удивлена: такую славную девочку да не позвала! Как это так?

Туся капризно морщит нос:

— Ну ее! Я с ней в ссоре. Ашоту лучше позвони.

Пожав плечами, бабушка звонит Ашотику. Там ей говорят, что Ашот уже ушел. Давно ушел? Давно. Куда? В гости, на весь вечер.

— Теперь Великанову звони, — командует Туся.

Находят номер телефона Кости Великанова. Там такой же ответ: ушел в гости.

И Шур с Юром ушли. С подарками. На именины. А Галин телефон у Туси не записан.

— Они, наверно, сговорились и всей компанией нагрянут, — говорит Тусе ее мама.

Туся садится на стул и продолжает нетерпеливыми глазами смотреть на входную дверь.

Сейчас, скоро, вот-вот раздастся звонок.

Но уже шесть часов. Туся ждет, а ребят все нет.

И в половине седьмого никого.

И к семи часам, и позже из ребят никто не появился.

В то самое воскресенье, когда Туся ждала гостей, но раньше — это было около двух часов дня — у братьев-близнецов Шурика и Юрика (или, как звали их в бассейне, Шур и Юр) шли обстоятельные сборы. Их мать, заняв половину стола, тщательно разглаживала каждому из сыновей по белой парадной рубахе, а мальчики деловито ели суп, побрякивая по тарелкам ложками.

— Поаккуратней будьте в школе, — наставляла их мать. — Главное, рубах не помните. Особенно ты, Юрик. Ты особенно смотри, чтобы не измялась!

— Угу! — буркнул в тарелку Юр. — Не сомну.

А Шурик, посматривая на крахмальное великолепие своего праздничного наряда, повешенного на спинку стула, с опаской думал: старайся не старайся, а как убережешься? Обязательно сомнешь.