Борис Ицын - Подростки

Старик, дремавший у проходной будки завода, увидев толпу, даже перекрестился. Группа железнодорожников и тех из рабочих завода, которые были на митинге, прошла в цехи, где еще остались люди. Через несколько минут и над заводом завыл протяжный гудок.

— Вы слышите? — спросил Митя, по привычке покусывая губу. — Что он гудит?

— А что?

— С вам-и-и-и-и!

— Нет, врешь, — возразил Валя: — И-иду-у-у-ут!

Ребята засмеялись. Из ворот текла толпа и, возбужденно гудя, вливалась в колонну. Люди поздравляли друг друга, жали руки, кто-то обнимался. Рядом со знаменем железнодорожников уже рдело алое полотнище столлевцев.

Манифестация направилась в город. Вот и механические мастерские. Они работают. Ворота закрыты, а около них бегает разъяренный хозяин, здоровенный большебородый детина.

— Не пущу, не пущу! — вопит он, размахивая длинной полосой углового железа. Толпа замедлила движение. Все с любопытством глядели на этого озверевшего человека, который решил в одиночку бороться с огромной колонной по-боевому настроенных людей.

— Эй, дядя, сбесишься! — крикнули из рядов. В толпе засмеялись. Посыпались шутки, кто-то пронзительно свистнул. Из первых рядов неожиданно метнулась невысокая фигурка. Растерявшийся хозяин взмахнул железиной, но, схваченный за ноги, упал, выронив свое примитивное оружие. Толпа со смехом направилась в ворота. Через несколько минут и рабочие мастерских присоединились к бастующим.

Колонна двинулась дальше. Вот и винный склад. Тут больше работали женщины. Было ясно, что они сами к забастовщикам не смогут выйти. Ворота были заперты изнутри, а перед входом разгуливали городовые.

— Фараоны, берегитесь! — раздалось в толпе, и она загудела, как огромный, растревоженный улей.

— А ну, товарищи, — крикнул Степан. — дружно! Высадим ворота!

И толпа ринулась к воротам. Откуда-то появилось бревно. Городовые отскочили в сторону.

Кто-то затянул «Дубинушку». Кто-то кричал в такт.

— А ну, разом, еще разом, дружно взяли! Еще взяли:

И ухнули. Ворота слетели с петель, а побледневший пристав, стоя в стороне, только нервно теребил кончики усов да комкал снятую с правой руки перчатку.

Манифестация, растущая как снежный ком, двигалась все дальше и дальше. Вот и водокачка. Ее охраняют военные патрули. Но теперь уж и они бессильны остановить движение такой массы народа.

Сейчас во главе колонны ребята увидели знакомое лицо Семена Захаровича. Это был руководитель, которого в городе знали, которому рабочие крепко верили и готовы были идти за ним.

Вокруг него сгруппировались боевики. Дружина шагала впереди демонстрантов стройными рядами. Шли в ногу, точно солдаты. Это было так внушительно, что не только наряды, но даже солдатские патрули отступали.

Забастовщики беспрепятственно остановили городскую электростанцию, чаеразвеску, почту, телеграф. Рабочие повсеместно быстро присоединялись к забастовщикам. Только часть служащих телеграфа отказалась оставить работу. Но с ними разговор был короткий. Дружинники подхватывали упрямцев под руки, выводили их на улицу, а двух, особенно упиравшихся чиновников, продолжавших сидеть за своими столами, так прямо на стульях вынесли из здания и под общий хохот толпы посадили посреди улицы.

— Пиши, пиши, старайся! — кричали в толпе.

— Штаны пожалей, господин чиновник!

— Попробуй, ребята, не приклеились ли к стулу-то?

— Отойдут к вечеру!

Со смехом, шутками, прибаутками двинулась колонна дальше.

Жизнь в городе замерла…

Испуганные обыватели робко выглядывали из окон, калиток, из-за решетчатых оград палисадников. Магазины закрылись. С базара торопливо разбегались торговцы.

А манифестация плыла и плыла, мерно качая красными знаменами, извиваясь широкими рядами, заполняя всю главную улицу.

У моста ребята увидели Любу и Веру. Они подбежали к девочкам.

— Пошли с нами! — крикнул Валентин.

— А как обратно? — спросила Вера.

— Ну, как? Проводим!

Пятеро ребятишек шагали, взявшись за руки, и с наслаждением, во весь голос, вместе с другими пели волнующую, бодрящую Марсельезу.

На следующий день чуть свет приятели были на ногах: на ярмарочной Александровской площади должен был состояться митинг. Об этом ребятам сказал Данила. На днях он вернулся из лесу.

— К Федосеичу больше не пойдешь? — спросил Митя брата.