Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я

— Сванте говолит, сто ты влюблен в Майкен, это плавда?

Майкен так восхитительно покраснела, а у Сванте и у старшего лесничего был примерно одинаково несчастный вид. Мама спасла положение, быстро переведя разговор на совершенно новую тему, а мы все притворились, будто ничего не слышали.

— Никто ницего не отвецает, когда я спласываю, — оскорбленно пробормотала себе под нос Моника.

Когда мы почти справились с обедом, Сванте взглянул на Монику и громко расхохотался, несмотря на то что рот его был набит крем-брюле. Нетрудно было разгадать его мысли. Он никак не мог прекратить хихиканье, он хихикал без конца, ну, ты знаешь, как это иногда бывает. Это было свыше моих сил, и я тоже начала хихикать, хотя и щипала себя за ноги, чтобы сдержать смех. Папа строго посмотрел на нас, но это не помогло. А Моника, которая всегда смеется, когда смеются другие, широко улыбнулась, продемонстрировав все свои крохотные зубки-рисинки, и, захохотав, тоже вступила в общий хор. В разгар смеха, хохоча, как безумная, я подумала: «Интересно, долго ли сможет удержаться от смеха мама?» Не успела я додумать эту мысль до конца, как фру ректорша залилась самым что ни на есть серебристым смехом. А потом уже никаких тормозов не было. Мы все хохотали просто до слез.

В конце концов папа, вытерев слезы, сказал:

— Неужели у кого-нибудь на свете есть такие дурно воспитанные детеныши, как у нас?

— Не думаю, — ответила мама. — Но мне кажется, что для таких дурно воспитанных детей, как они, они удивительно хорошо воспитаны!

Интересно, о чем думал старший лесничий, придя в себя дома, в своей комнате. Когда он ушел, Майкен сказала:

— Все, что произошло, выглядит так, как будто я решилась подняться на Хрустальную гopy [90] Имеется в виду сказка из сборника «Норвежские народные сказки» (1841) норвежских фольклористов Петера Кристена Асбьёрнсена (1812–1885) и Йёргена Ингебретсена Му (1813–1882) «Принцесса с Хрустальной горы». В этой сказке руку прекрасной принцессы получит тот, кто сумеет подняться на вершину скользкой Хрустальной горы. . Во всяком случае, ни один нормальный человек никогда не захочет взять в жены девушку из такой семьи!

После чего Моника, Ничего не ведающая и преисполненная невинности, как маленький ангел Божий, взобравшись к ней на колени, спросила:

— А тот дяденька, сто был здесь ланьсе и стал таким класным, он влюблен в тебя? Так говолит Сванте.

Тут Майкен вскочила, словно ужаленная скорпионом.

И Сванте понял, что пора укрыться в безопасном месте. Он ворвался в каморку, где жил Йеркер, и успел запереть за собой дверь, прежде чем Майкен сунула туда ногу, чтобы удержать дверь.

— Выходи, маленький трусливый негодник! — кричала Майкен. — И я откушу тебе нос!

— Я, пожалуй, не укротитель львиц, — ответствовал Сванте. — Я подожду до лучших времен!

Тут Майкен сдалась. Но когда Сванте около девяти часов вечера, усталый после спортивного дня и трудов праведных, шлепнулся в постель, кто-то постелил ему мешок [91] «Постелить мешок» означает шуточную проделку, когда кому-нибудь стелят постель так, что пододеяльник образует короткий мешок. .

Войдя ко мне, он спросил, не я ли это сделала. Я ответила (и это было чистейшей правдой), что если с ним обращаться так, как того заслуживает его поведение, я бы стелила ему мешок ежедневно… Но, к сожалению, сегодня я об этом не подумала.

— Тогда это Майкен, а она в нынешнем состоянии невменяема, так что я прощаю ее, — благородно заявил Сванте и исчез.

А теперь и грамматика английского языка, и география Карлссона лежат у меня на столе и с таким упреком смотрят на меня, что я думаю: нам пора расстаться!

С самыми сердечными приветами от

Бритт Мари.

3 марта

Дорогая Кайса!

Не думаешь ли ты, что тебе пришлось долго ждать письма? Ты права… Не без того. В свое оправдание могу лишь сказать, что нам пришлось неслыханно много заниматься в школе, а еще в доме у нас всю последнюю неделю жили чужеземцы: четверо перелетных птиц опустились в наше гнездо, чтобы немного передохнуть, иными словами — четверо беженцев-евреев, которых мама взяла на свое попечение.

Они приехали в воскресенье вечером, мать и трое маленьких детей. Мне кажется, моя подушка все еще мокрая от слез, которые я выплакала в тот вечер, когда легла спать.

Ни у одного человека на свете не должно быть таких смертельно печальных глаз, как у этой мамы. Ни у одного ребенка — такого бледного, преждевременно состарившегося личика, как у этих троих детей. Обе девочки спят в моей комнате, и даже во сне они не знают покоя. Я прихожу в полное отчаяние, видя, как они лежат, словно в напряженном ожидании, готовые проснуться при малейшем шорохе. Их мать, фру Хольт, — мужественный человек. Она пытается не впадать в отчаяние, хотя не имеет ни малейшего понятия о том, где находится ее муж, и маловероятно, что она когда-нибудь увидит его в этой жизни. Иногда она даже пытается улыбнуться, но глаза ее не улыбаются никогда. Думаю, они видели слишком много.