Юлия Яковлева - Дети ворона

— Кто там был? — шепотом спросила Таня, неслышно опуская на пол футляр.

— Не видел, — прошептал Шурка.

— Ты же крикнул «Ворон»! — Таня с досадой всплеснула руками.

— Это они крикнули «Ворон»… а я подумал… Таня! Я читал, у чаек знаешь какое острое зрение!

— Ах ты трус…

Таня с досадой пнула футляр. Скрипка охнула.

На набережной слышался шум мотора.

— Паникер несчастный, — голос Тани зазвенел. — Ты только зря спугнул чайку. Из-за тебя мы ничего у нее не узнали! Трус!

— Я трус?!

— Несчастный трус! Из-за тебя всё! Трус! — Таня затопала ногами.

— Я не трус!

Шурка рванул на себя ручку двери. И выскочил из подъезда.

Совсем рядом громыхал мотор.

— Ой, — сказал Шурка.

— Шурка, стой!

Но Шурка ловко схватил валявшийся рядом огрызок палки и вставил снаружи между дверными ручками.

Потом он не мог объяснить, почему так поступил.

— Не могло же быть, Таня, что я тогда что-то понял? Не могло же?..

Напрасно Таня трясла изнутри дверь.

— Шурка! — неслось из-за двери. — Открой!

— Таня, не ори, — Шурка старался говорить спокойно. — Тебя потом кто-нибудь из жильцов выпустит. Не бойся! Главное, иди к тете!

«Я найду маму, Бобку и папу».

— Шурка! Ну я тебе задам! — завыла Таня из заточения.

Шурка прижался спиной к двери, словно надеясь унять ее толчки: Таня билась плечом изнутри. Вдоль набережной прыгали столбы света.

— Шурка, не глупи!

«Ворон сам меня к ним отнесет». Шурка бросился прочь от подъезда с плененной Таней. Чтобы не выдать сестру. Побежал по мостовой.

Черный Ворон крался не спеша по набережной, словно прислушиваясь к домам и окнам.

Он казался огромным, но в остальном совершенно обычным — таких полно на улицах. От этого становилось особенно жутко. Поблескивали черные лакированные крылья.

Шурка бежал ему навстречу, размахивая руками.

Сердце билось до боли. Было очень страшно.

«Я не трус, — приказал себе Шурка. — Я докажу».

— Эй!.. Эй вы!.. Вы меня ищете.

Ворон остановился. Шурка прямо стоял перед ним. Под мышками сделалось горячо. Круглые глаза Ворона без всякого выражения смотрели на Шурку.

И Шурка сказал:

— Я здесь.

Ворон, похоже, любил серый цвет. Всё было либо серым, либо сероватым. Либо серого оттенка.

Иногда к серому примешивали какой-нибудь другой. Совсем чуть-чуть. И, видно, лишь когда иначе было никак не обойтись: например, не хватало краски.

Стены от пола до середины были серо-зелеными, а выше — серо-желтыми. Серо-бурыми были плитки пола. Тускло светили лампы в металлической сетке. От этих стен и света Шурке сразу захотелось спать.

— Прямо сидеть! — рявкнула на него женщина в серой косынке. Она сидела за большим столом. И выглядела как два серых квадрата, поставленных друг на друга: квадрат-блуза, квадрат-юбка, а под ними ноги-тумбочки в серых чулках и серых войлочных туфлях.

От окрика Шурка испуганно выпрямился. На миг ему показалось, что он узнал ее: тетя Дуся?

Женщина наклонила голову в серой косынке и снова принялась строчить в большой конторской книге.

Нет, откуда здесь быть тете Дусе… Померещилось.

Шурка мысленно окрестил квадратную женщину Тумбой.

Окно в комнате было. До половины оно было закрашено серо-белой краской. Как будто здесь не хотели, чтобы кто-нибудь заглянул снаружи и увидел… Что?

Шурка не знал, где он. Он помнил, как бежал по набережной, как стояли, склонив голову, фонари. Как его схватили поперек туловища. Как было темно и пахло табаком. Темно и тряско. Потом опять темно. А потом — вот эта женщина. Она расписалась на листке и поволокла его сюда.

Не женщина — Тумба.

Она грохнула стулом, встала. Выдвинула ящик стола, что-то оттуда взяла.

Подошла к Шурке. Окутала его по самый подбородок сероватой простыней. У самого уха защелкало. Шурка почувствовал, как к его шее и голове стали прикладывать что-то холодное. Увидел, как на колени стали падать клоками его собственные волосы. Щелкая машинкой, женщина прокладывала на Шуркиной голове дорожки. Клоки мягко валились на колени и плечи, скатывались по простыне на пол. Голове стало прохладно, кое-где жгло.

«Как там Таня, как Таня… — думал Шурка. — Только бы ее не поймали».

Ему не было страшно. Шурке казалось, что он затаился и замер внутри самого себя, как заяц в норе.

— Раздевайся, — прогудела огромная женщина.