Дэвид Алмонд - Небоглазка

— Кто ты? — шепчу.

— Я Небоглазка, сестра моя.

— А Дедуля кто?

— Он мой Дедуля, сестра моя.

— Что это за место?

— Место, где живут Небоглазка и Дедуля, сестра моя.

Птицы пели, порхая между голых стропил высоко вверху. По подвалам внизу что-то ползало, издавая странные вздохи.

— Здесь жизнь? — спросила я. — Или здесь смерть?

Она моргнула, растерявшись. Снова коснулась моего лица:

— Что там примыслилось тебе в этой глуби глубин, сестра моя?

Она вложила мне в руку шоколадную конфету. Я сунула ее в рот, стала жевать.

— Сладко, — сообщила я Небоглазке.

— Слаще всего на свете! — рассмеялась она. — Бери еще. Бери еще.

— Что мне спросить тебя, чтоб ты могла ответить?

Она пожала плечами и улыбнулась:

— Ничего не спрашивай, просто ешь шоколад, он слаще всего на свете.

— Почему Дедуля хочет нас убить?

— Дедуля — хороший Дедуля. Он никогда-никогда вам ничего не сделает.

Я покачала головой и тихо рассмеялась:

— А как же нож, Небоглазка?

— Он распамятовал вас.

— Распамятовал?

— Он подумал, что вы привидения или черти, пришли устраивать тут глупости.

— Он хотел нас убить, Небоглазка.

— Может быть. Значит, вам надо держаться поближе к Небоглазке. И чтобы совсем-совсем не быть как привидения. Надо говорить: «Добрый день, Дедуля Охранник». Надо говорить ему, что Небоглазка — чудесная-расчудесная.

— А еще что?

— А больше ничего. И Дедуля будет добрым.

Я снова рассмеялась:

— Добрым!

— Идем, покажу, — сказала она.

Я дала отвести себя за руку в типографию. На ходу я все время оборачивалась к реке, надеясь увидеть Яна, но его не было. Хотя — да вот же он, перед комнатой охраны. Стоит, прислонившись к печатному станку. Мне сразу полегчало, я окликнула его. В ответ — холодный взгляд. Я снова окликнула его, но он только пожал плечами. Мне нестерпимо хотелось коснуться его руки. Нестерпимо хотелось, чтобы он заговорил со мной, но он молчал. Я глубоко вздохнула и дала Небоглазке увести меня в комнату. Уже смеркалось, горели свечи. Дедуля что-то писал в своей огромной книге. Жевал кусок тушенки. Каска лежала рядом с ним на столе.

— Видишь? — говорит Небоглазка. — Дедуля сейчас добрый. Он распамятывает много-много всего. Он много всего записывает, и это у него вместо памяти.

Я взглянула на большую книгу. Рука так и бегает по строкам. Я представила тысячи тысяч слов, которые он написал в этой комнате при свечах.

— Он, наверно, много написал о тебе?

— Много-много многого, Эрин. Много-много многого, пока Небоглазка ест шоколад, спит и пускает к себе странные придумки и странные сонные воспоминания.

— Ты читала его книги, Небоглазка?

Лицо у нее сморщилось.

— Ты читала то, что он написал?

— Он пишет, что Небоглазка — чудесная-расчудесная, Эрин Ло.

— А еще что?

— А еще ничего.

Январь, стоявший у дверей, чертыхнулся. Подошел к нам.

— Да не умеет она, на фиг, читать! — Он свирепо посмотрел на нее. — Ну и где все его книги?

Она стоит кусает губы.

— Янви Кар, есть одна вещь, на которую он сердится.

— И какая же?

— У Дедули есть секреты, Янви Кар. Не смотреть. Не трогать.

Январь обводил взглядом комнату:

— Где эти секреты, Небоглазка?

Чувствую — ее рука у меня на локте как задрожит.

— Скажи Янви Карру, чтобы он сейчас же перестал, — шепчет.

Январь рассмеялся.

— Скажи Янви Карру, чтоб он не делался похож на привидения, которые высматривают и ищут.

— Слыхал? — сказала я Январю.

Он что-то прошипел. Зыркнул на меня злобно.

Дедуля посмотрел в нашу сторону. Его глаза мерцали в отблесках свечей. Взгляд смягчился, упав на Небоглазку. Она улыбнулась ему:

— Ты у меня лучшая любовь, Дедуля!

— Любовь, — прошептал он, записывая. — Любовь, любовь, любовь. Небоглазка и Дедуля, любовь, любовь, любовь.

— Вот, — сказала Небоглазка, — видите глазами, сколько у него нежности? Видите глазами, какой он добрый?

— Да, — ответила я.

— Да. Он ничего плохого не сделает.

Январь выругался одними губами.

Мыш следит за нами из темного угла. Пискля лазает у него между пальцев.

Вскоре Дедуля поднялся из-за стола. Скинул куртку.

— Повернитесь назад, — говорит Небоглазка.

Мы отвернулись. Было слышно, как Дедуля раздевается. Когда мы снова повернулись, на нем были только черные шорты до колен. Кожа голубовато-серая, с въевшимися черными полосками грязи. На волосатой груди татуировка — якорь. Ноги худые, живот пузырем, но руки и плечи мускулистые. Он подошел к двери и натянул огромные высокие сапоги. Потом нагнулся поцеловать Небоглазку, его волосы и борода закрыли ее бледное светящееся личико. Он подхватил ведро и лопату и шагнул в сгущающиеся сумерки.