Яков Тайц: Рассказы

— «Если на вас, как из рога изобилия…

Бася перебила:

— Сегодня утром я его встретила на базаре. Покупает какую-то олифу.

Я вскочил:

— Ефима Зака?

— Ага!

— Ой! Что он сказал?

Тетя Бася нарочно молчит, смазывая и загибая лист за листом. Она сделала полдюжины пакетов и только после этого ответила:

— Он сказал: «Вы же знаете, Бася, у меня одни дочки, и

хороший мальчик мне не помешает». Я оказала: «У меня есть для вас хороший мальчик. Лучшего не найдете: мой племянник, сын щетинщика Липкина». Зак сказал: «Приведите». В пятницу мы с тобой пойдем.

Я побежал домой, рассказал маме про Зака, рассказал папе про Зака и стал собирать для Зака свои рисунки.

В пятницу мама нарядила меня, точно на свадьбу.

— Смотри, будь умным мальчиком, слушайся тети Баси. Васенька, ты поговори там, упроси Ефима!

— Он будет смотреть только на способность, — ответила тетя Бася. — Идем скорей, а то у меня фабрика стоит!

Она зашагала быстро, как солдат. Я едва поспевал за ней. По дороге нам попадались знакомые вывески — портные, парикмахеры, сапожники, лавочники, — на каждой в углу была подпись: «Художественный салон Е. Зак».

Спотыкаясь, я бежал за тетей и мечтал: «А вдруг когда-нибудь и моя работа будет висеть по всему городу, и все будут читать: «Гирш Липкин», «Гирш Липкин»!

Я волновался. Тетя ворчала:

— Каждый час — это пол сотни пакетов! Кто мне их вернет?

Зак жил — Тюремная, угол Мощеной. Мы долго шли вдоль

глухого забора. Было лето, цвели каштаны, громадные цветы сияли на них, точно свечи.

— Тетя Бася, вы ему не говорите, что мне девять. Скажите — одиннадцать!

— Что ты меня учишь?

Она толкнула калитку, и я увидел Зака. В тени каштана он писал вывеску:

Он был маленький, с большой лысой головой.

— А, Баселе! — сказал он и бросил кисти в ведро. — Заходите, фабрикантка. Как у вас там — все срочно и прочно?

Тетя засмеялась. Зак обернулся ко мне:

— Как тебя зовут? Гирш? Гирш — значит олень. Посмотрим, олененок, какие у тебя рожки, что ты умеешь.

Я вспомнил «рог изобилия», но спросить не решался и молча подал Заку рисунки. Он посмотрел:

— Молодец! А читать ты знаешь?

Я взглянул на вывеску и отчеканил:

— Дичь!

И вдруг забормотал:

— Только здесь, в конце, надо мягкий знак…

Я испугался и спрятался за тетку. Тут сам великий Зак немного смутился:

— Скажите, какой министр! Он даже знает мягкие знаки! Еще один вопрос, и мы его отпустим. Зайдемте в салон! Шейна, принимай гостей!

В комнате было тесно, грязно, убого. Шейна поставила на голый стол ржавую селедку и две луковицы. Пахло пеленками, масляной краской, замазкой. Вдоль стены, в углу, выстроились затылками к нам пять или шесть маленьких оборванных девочек. Они что-то ели, верно, что-то очень вкусное, так как они громко чавкали, причмокивали, облизывались, шумели:

— Ривочка, а я вон то кругленькое съела.

— Нет, кругленькое мое, я его буду есть.

— Твое и Машеньки.

— А этот пряник зато мой! И вон тот! И тот! И та рогулька!

— А мой зато с изюмом! И с маком!

— А я вон ту булочку ем, эту баранку и еще вон ту халу!

Они ели с таким аппетитом, что не заметили нас. Зак сказал:

— Разойдись, обжоры!

Дети расступились, и я увидел красивую вывеску. На ней был нарисован громадный, завитый в десять колец бараний рог.

Из него дождем сыпались плюшки, баранки, сайки, пирожные, халы, калачи, крендели… Я проглотил слюнку. Зак сказал:

— А это как называется?

— Это… какой-то рог…

И вдруг у меня само собой вырвалось:

— Это же, наверное, рог… этого… изобилия!..

Зак был потрясен.

— Беру его! Пускай завтра приходит с папашей. Это же готовый профессор!

Бася сияла:

— Я вам говорю — он все мои пакеты перечитал!

Так я поступил к великому Ефиму Заку. С тех пор прошло тридцать лет. Но всякий раз, когда мне попадается выражение «рог изобилия», я вспоминаю голодных детей Ефима Зака — как они, причмокивая и облизываясь, лакомятся у нарисованного на железе громадного «рога изобилия».