Пётр Заломов - Петька из вдовьего дома

— А еще черти!.. — презрительно бурчит Петька и снисходительно жалеет их: — Знамо, им страшно, ежели они мягкие! Во какие у меня кулаки!..

Уходить домой Петьке не хочется. «Хорошо не бояться! — думает он. — Никогда ничего не буду бояться!»

В жаркий летний полдень ватага мальчишек во главе с Ванькой Шкуновым бежит купаться на Волгу. Ванька — герой дня. Со двора Саранчихи он сделал подкоп под забор грибковского сада и по ночам лазил туда за яблоками. Подкоп хотя и был замаскирован, все же заметили, и на мальчика устроили облаву. Ему дали забраться в сад, дали насобирать полную пазуху падалицы, а потом схватили и отвели в полицию. Там Ваньку так жестоко избили, что он две недели после этого не выходил из дому.

Раздевшись на песках, Ванька теперь с гордостью показывает лилово-синие широкие рубцы. На лицах ребят — выражение ужаса.

Ванька замечает произведенное впечатление и говорит хвастливо:

— Двадцать пять горячих дали! И сейчас сидеть не могу!

Все единодушно сочувствуют Ваньке:

— Селедки проклятые! Фараоны!.. [52] Селедки проклятые! Фараоны!.. — простонародное прозвище полицейских в дореволюционной России.

Ругают и Грибкова, к которому лазят в сад почти все. Кто-то замечает, что яблоки божьи, потому что сами растут.

— Знамо, божьи.

— Да мы их и не рвем!

— Собираем, которые упали!

— Червивых ему жалко! — раздаются возмущенные голоса.

Только Петька молчит. Он смотрит на страшные рубцы и не понимает, как можно так бить человека. Ведь он не дерево. И почему в полиции бьют. Там судить должны. В острог сажать. А бить детей и отцу с матерью не положено.

От волнения голос Петьки срывается, когда он спрашивает Ваньку:

— Кровь… текла?..

— Знамо, текла! Кабы дом Грибкова был деревянный, поджег бы!

— А в сад не полезешь?

— Ночью не полезу. Не видать ничего. Опять подкараулят. Буду лазить через забор. Утром, на зорьке…

— Брось ты Грибкова. Лазь лучше в наш сад! — по-своему сочувствует Яшка.

— Тебя спрашивать буду! — отвечает презрительно Ванька.

— Что же, я ничего! — конфузится Яшка. — Только ведь опять поймает Грибков. А наш тятька ничего. Разве ему жалко? Сад-то господский. Покричит только…

Разговор обрывается. Все уже разделись и бегут барахтаться в реке, а потом катаются по песку и снова купаются, играют в чехарду…

Солнце припекает, постепенно окрашивает бронзой хрупкие тела. Долго возятся на песках мальчишки, но купаться все же надоедает, и они бредут домой. Поднявшись на первую гору, расходятся. Одни идут по съезду, другие бегут в расположенный рядом Александровский сад.

Петька с Ванькой лезут на вторую гору по деревянной лестнице, которая ведет на Кизеветтерскую улицу [53] Кизеветтерская улица — Была названа в честь нижегородского архитектора. Теперь улица Фрунзе. .

На половине лестницы Петька замечает двух полицейских, спускающихся навстречу ребятам.

— Эти, что ли, Ванька? — шепотом спрашивает Петька.

— Ети!

Петька вглядывается в лица полицейских и не замечает в них ничего особенного. Добродушные с виду дядьки. Один — рябой и рыжий, со вздернутым носом и веселыми серыми глазами, другой — черный, с круглым бабьим лицом. Громко пересмеиваются, проходят мимо…

Ванька грозит им вслед кулаком.

— Неужто эти самые?

— Ети!

— А ты не врешь? Ведь эти добрые!

— Добрые! Чуть живого выпустили! Попадись им — узнаешь, какие добрые!

— Ты куда?

— Пойду по Жуковской.

— Ну а я по Набережной…

Приятели расходятся.

Петька, выждав, когда Ванька завернет за угол, бежит обратно к лестнице, опрометью спускается с верхней горы. Полицейские уже дошли до конца съезда, свернули в фабричную слободку, расположенную под нижней горой. «Купаться идут!» — соображает мальчишка и, отбежав немного вниз по съезду, пробует выломать из мостовой крайний камень. Но булыжник сидит так глубоко и крепко, что Петьке с ним не справиться. Он торопливо пробует один, другой и наконец находит сбитый с места камень.

Оглянувшись, Петька подкатывает камень к краю горы, сам прячется около перил. Полицейские подходят. Все ближе, ближе…

Петька толкает камень и смотрит, как тот катится вниз. В высокой траве его не видно и можно подумать, что это бежит собака. Все быстрей и быстрей несется камень. Вот он вырвался из травы, ударился о пригорок и, подскочив аршина на два, врезался в дощатую стенку какого-то низенького, старенького сарайчика. Затрещали сломанные доски, раздался звон разбитого стекла, и камень, отскочив от стены, упал к ногам перепуганных полицейских.