Нина Бичуя - Самая высокая на свете гора

Он бесчисленное количество раз мысленно повторял это и был уверен, что должен всех убедить, — не смогут не поверить, ведь он говорит правду, абсолютную правду, — и вдруг увидел, что его слова как будто отскакивают от слуха судей, как теннисные мячи от ракеток. Судьи требовали фактов.

— Ты хочешь сказать, что письмо — мистификация?

— Ты заверяешь нас, будто ты честный и говоришь правду. Где же ты был в тот вечер? Что делал? И кто может подтвердить, что ты не пил в подворотне?

Славко опустил голову и не отвечал на вопросы. Что ж, раз ему не поверили, он ничего больше не скажет, ему нечего больше сказать, пусть делают что хотят. А седьмой «Б» верит? Может, они думали, Славко Беркута скажет: «Это случайно, это просто нелепый случай» — и расскажет, как все произошло. Но о чем рассказывать, если ничего не происходило?

Тишина стояла такая глухая и безнадежная, что мальчик вдруг подумал: уж не снится ли ему все это? Он провел рукой по щеке — рука, оказывается, дрожит. Он сжал руку в кулак. И тут прошелестел громкий шепот Лили:

— Беркута, ну что же ты молчишь? Скажи что-нибудь, слышишь?

Председательствующий снова насупил коротенькие бровки и снова заговорил странными для мальчишки словами:

— Желательно было бы послушать мать Ярослава Беркуты. Мы пригласили ее сюда, чтобы она рассказала о своем сыне, о том, как она его воспитывала и как он дошел…

С места порывисто встал Антон Дмитрович:

— Разрешите сперва мне, учителю вашему и Беркуты, рассказать, как я его воспитывал… И вас тоже!

Председательствующий растерялся. В этот момент ему надлежало постучать карандашом о стакан и призвать нарушителя к порядку. Но нарушителем был учитель! Что же делать? Беспомощно оглядевшись, председательствующий проговорил:

— Попрошу…

Трудно сказать, что означало это «попрошу». Директор через плечо соседа что-то говорил Антону Дмитровичу. Но тот решил воспользоваться нерешительным судейским «попрошу».

Учитель стоял на сцене, откуда обычно звучали веселые речи, песни и стихи. Потом подошел к «подсудимому» и положил ему руку на плечо.

— Дети, — сказал Антон Дмитрович, — вы знаете Славка?

Зал, разбуженный обычными, будничными словами от дурного сна, отозвался сотней голосов:

— Знаем!

— Какой он?

— Хороший!

— Можно ему верить?

— Можно!

Директор что-то говорил Варваре Трохимовне, Варвара Трохимовна пыталась остановить Антона Дмитровича, но тщетно: зал шептал, переговаривался, перекликался. А потом у дверей поднялся еще больший шум, кто-то сказал: «Пропустите, пропустите!» — и к столу, где сидели учителя, прошла немолодая, усталая женщина. Она тихо извинилась, что опоздала к началу. Ей мигом подали стул, она села и окинула взглядом зал. Потом посмотрела на Славка, спросила о чем-то, ей ответили. Тут она вдруг испуганно отшатнулась и снова что-то сказала. Зал молча следил за непонятной пантомимой.

— Простите, — слабым, неуверенным голосом сказала женщина, обращаясь к залу. — Я хочу… я вынуждена прервать. Произошла большая, страшная неприятность — вы… то есть, собственно, мы, потому что в этом и моя вина, мы напрасно обидели этого мальчика, Славка Беркуту. Он действительно не был у нас ни в тот, ни в какой-либо другой вечер. Мы с ним никогда не встречались.

Седьмой «Б» ошалел.

Седьмой «Б» кричал, как сто тысяч мальчишек на стадионе.

И только Юлько Ващук не кричал. Юлько Ващук наклонился зашнуровать ботинок.

И вот мы почти дошли до того места, с которого начали рассказ. Помните? Вечер, пушистый снег…

Стефко Ус, одетый и обутый, лежал на кровати в нетопленной комнате. Лежал и который раз пережевывал одну и ту же мысль: «Снег выпал, и теперь никуда не двинешься, не уйдешь куда глаза глядят». Даже кот Бурко, черный как трубочист, вернулся домой из странствий и греется, мурлыча, под боком у Стефка. Хорошо Бурку.

И пока Стефко так думал, в дверь очень тихо и деликатно постучали.

— Принесло кого-то! — недовольно сказал Стефко. — Не заперто, входите, ежели не черт с рогами!

На пороге появился Юлько Ващук. Он никогда не заглядывал к Стефку и теперь удивленно осматривался.

— Ух ты, какой гость! Чего изволите, вельможный пане?

— Дело у меня к тебе, Стефан.

— Ух ты — «Стефан»! — передразнил Стефко. — Это что же, я — Стефан?

— Погоди, Стефко, не шути. Я правда хочу кое о чем попросить. Ты ж, наверно, скор на такие дела. Надо одному типу… намять уши. Да как следует, чтоб помнил.