Нина Бичуя - Самая высокая на свете гора

Седьмой «Б» взбунтовался. Директор и это приписал дурному влиянию Славка Беркуты. На самом же деле Славко вовсе не был зачинщиком бунта. Он весь день ходил замкнутый, равнодушный, а с последнего урока и вовсе ушел. Думал: а что, если совсем не возвращаться? Раскинуть, например, лагерь в пещере и жить, как доисторическое существо, ничего не видя, кроме летучих мышей и сталагмитов. Думал и все равно, как обычно, приходил в школу, садился за парту, на самый край, чтобы не коснуться ненароком плеча Юлька, — теперь, когда оба выросли и Славко нисколько не походил на Покатигорошка, парта стала им тесна. Славку казалось, что он попал в класс случайно и ему и впрямь надо бы встать и выйти, но он все не отваживался и клял себя за малодушие.

Он силился вспомнить: что он все-таки делал в ту пятницу? Шатался по парку, где цветное освещение подсвечивало черные стволы деревьев и замерзшие лужи? Сидел в библиотеке, сдав удивленной гардеробщице свою «бандуру», листал без всякого интереса пестрые странички журнала? Ездил на троллейбусе из одного конца города в другой и обратно? Но нет, кажется, именно в тот вечер он встретился наконец с Андрием Степановичем, возле самых своих ворот встретился с ним, и тогда его впервые кольнула мысль: «А что, если бы мама и папа узнали, что я не хожу на тренировки?» У него перехватило горло, так что трудно стало дышать. Захотелось повернуться и бежать прочь по улице.

Андрий Степанович сказал:

— Хорошо, что встретились. Я иду к тебе.

— Добрый вечер, — сказал Славко.

— Как дела, Беркута? — спросил Андрий Степанович.

— Да так, ничего. Зима уже. Снег выпал…

— Снег? Да, правда, снег выпал, ты наблюдательный мальчик, — не очень весело улыбнулся Андрий Степанович. — Но ты ведь понимаешь — я не это имел в виду. Почему не являешься на тренировки?

Ремень от «бандуры» врезался Славку в плечо, как будто шпага обернулась дробовиком. Андрий Степанович смотрел на «бандуру», спрашивал, почему Славко не ходит на тренировки, — конечно, он догадался, что мальчик говорит дома неправду. Хоть сквозь землю провалиться! Славко понял, что иногда и в самом деле хочется провалиться сквозь землю.

— Пойдем, побродим по снежку, — предложил вдруг Андрий Степанович, который верно заметил состояние Славка.

Мальчик посмотрел исподтишка на своего тренера и увидел, что тот не сердится, даже, напротив, как будто сам смущен. И тут Славко впервые осознал: Андрий Степанович лишь не намного старше — семь-восемь лет разницы, — ну как старший брат. Старший брат, которому можно все сказать, ничего не скрывая, ничего не утаивая, обманывать такого — значит обманывать самого себя. Сбиваясь, запинаясь и теряя слова, Славко стал все объяснять Андрию Степановичу — о себе, о Юльке Ващуке, о том случае в спортзале, и как он, Славко, просто не мог прийти в зал и посмотреть в глаза Андрию Степановичу, и как думал, что Андрий Степанович не захочет с ним даже разговаривать, не то что тренировать.

Рука Андрия Степановича лежала на плече Славка. Тренер слушал своего ученика, не прерывая, «бандура» уже не казалась такой тяжелой, идти по тоненькому снежку было легко и приятно; стало вдруг хорошо, оттого что больше не надо будет ходить по закоулкам, избегая всех — даже мамы и папы, не надо никому говорить неправду, потому что Андрий Степанович словно бы молча соглашался принять и на себя беду Славка, понимал все, что говорил ему мальчик.

— Потому я и не приходил, не мог… — сказал Славко.

Андрий Степанович не бранил, не упрекал. Если младший ничего не скрывает, старший не должен укорять.

— Вы… Вы когда-то говорили — коварству нет места в спорте, в настоящем большом спорте. Нечистыми руками шпагу не удержишь.

Славко непроизвольно посмотрел на свою руку: обыкновенная мальчишеская рука с крепкими пальцами, с мягкими движениями в запястье — рука, привыкшая к шпаге. На среднем пальце — чернильное пятно: ручка плохая.

— Правда. Говорил. И всегда буду говорить, — согласился тренер. — Слушай, тебе, наверно, домой пора, там будут волноваться, правда? Да, чуть не забыл предупредить — тренировки теперь начинаются в шесть, после нас будут работать рапиристы. Так что, пожалуйста, не опаздывай. Мы тебя ждем, Беркута!

… В ту ли пятницу это было? Да, именно в ту!

Может, попросить Андрия Степановича: «Скажите им, скажите, не стоял я с мальчишками ни в какой подворотне, не пью вообще никакого вина. Спортсмены не должны пить никогда, вы же сами нам говорили, Андрий Степанович. Так скажите же всем, что это какая-то глупая шутка или злая шутка, словом — недоразумение, неправда. Впрочем, нет, не говорите ничего. Может быть, разговор был не в тот вечер. Не говорите ничего, — если они не верят, не понимают, так не говорите ничего. Не надо защитников, не надо доказательств…» Неужели все и правда верят, будто он, Славко Беркута, — мелкий хулиган? Неужели они думают, что он так опустился? Да нет, не может этого быть, — они же подходили к нему, говорили, расспрашивали, но все просили: «Скажи, Беркута, что это неправда». «Мы знаем, что это неправда, мы тебе верим». Хотелось, чтобы они так сказали, а не спрашивали, не требовали от него подтверждения.