Дзидра Ринкуле-Земзаре: Вот мы какие!

— Хрюшечки-свинушечки! Поросятики-цыплятики, все вы мои братики! — сочинял на ходу поэт Эгил. — Кролики-несушки, уточки-индюшки! Доктор лошадиный, термометр длинный…

Здорово у него получалось! Сармита что-то кричала, возмущалась, а мы — ноль внимания.

Чего только не напридумывали! Мадис даже песню сочинил:

Да здравствуют лошадь и воробей!

Tpa-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля…

И дворник лопату хватает скорей!

Тра-ля-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля!

И что-то там еще про лошадиные яблоки…

После перемены, на втором уроке латышского языка (у нас они обычно сдвоенные), только вошла учительница, как Сармита подняла руку:

— Можно сказать?.. Пожалуйста! Я очень прошу!

Получив разрешение, она вышла к учительскому столу, повернулась к классу и начала запальчиво*.

— Только что на перемене меня высмеивали, называли лошадиным доктором и всякое такое. Издевались над свиньями, коровами, лошадьми. А я их люблю, так и знайте! Тут некоторые мечтают стать летчиками, космонавтами, актерами, а кое-кто уже чувствует себя готовым капитаном дальнего плавания. А на самом деле кто вы такие? Избалованные маменькины сынки — вот кто! Молочко-то пить вы умеете, это необходимо для вашего здоровья. А в хлев зайти боитесь — как бы башмачки не замарать. Шницели и лангеты вам подавай, а над скотницей посмеиваетесь. А вот для меня поросенок приятнее и милее, чем патлатый дуралей!

Вот ты, Эгил, стишки сатирические пишешь для стенгазеты. На перемене и про меня быстренько насочинял: «Хрюшечки-свинушечки, кошечки-собачки…» А помнишь, как было с твоим бедным Микой? Почему ему приходилось шастать по помойкам — это всем известно. Почему у него такая жалкая участь? Потому что тебе, маленькому, потребовался котенок для игр. А теперь у тебя совсем другие интересы. Теперь Мика тебе уже стал не нужен.

А Мадис? Песенку на перемене спел: «Да здравствуют лошадь и воробей», с какими-то там намеками на лошадиный навоз. Ну, а как насчет лестницы в нашем доме, которую ты всю усеял огрызками яблок? А про лифт не забыл? Ты же все его стенки изрезал ножом, как дикарь пещеру… И ты еще что-то поешь про лошадей!

Вот вы какие на самом деле. Герои!

Пожалуй, хватит, — Сармита повернулась к учительнице. — Я сказала все, что хотела.

Пошла на свое место и села. Щеки пылают. В глазах огонь.

Наша классная руководительница, которая во время длинной речи Сармиты не произнесла ни единого слова, сказала после паузы приглушенным голосом:

— Ты все правильно сказала, Сармита.

Мы чувствовали себя так, словно нас выпороли. Сидели, опустив глаза, и разглядывали так хорошо знакомые парты.

На следующей перемене я вернул Сармите тетрадь. Попытался наладить отношения. Не подлизываясь, не упрашивая, а так, как это принято между нами, мальчишками.

— Да уж ладно! Что было, то было, ага?

Сармита не сказала в ответ ни «ага», ни «да». Только как-то странно посмотрела на меня.

Но она не сказала и «нет».

А это тоже многое значило.

Вот Комарик придумала так придумала! Завела себе заместителей! Да, да, заместителей — как же иначе их назвать? Нашему отряду, например, обещан рабочий с завода, отличный пловец и к тому же еще гимнаст. В параллельный класс, где одни девчонки, придет практикантка из швейной фабрики, к шестиклашкам — учитель бальных танцев из Дворца пионеров. Все они — наши младшие пионерские вожатые. Хотя ни один из них не моложе Комарика. Даже старше.

У пятых и четвертых классов тоже появились младшие пионерские вожатые — из десятиклассников нашей школы. Так что Комарик — ах, простите, старшая пионервожатая Кайя! — сама Кайя может теперь только ходить и командовать.

Но мы ведь не забыли, что она нам наобещала. Взяли и напомнили: а как насчет пьесы?

— Не все сразу, — ответила Комарик. — Сначала познакомитесь с заводским товарищем.

— А когда он придет?

— Как только немного освободится.

Больше ничего старшая пионервожатая не сказала. Даже про то, откуда он, с какого завода. Об этом мы могли только гадать. С текстильной фабрики? С радиозавода ВЭФ? А может быть, с Рижского вагоностроительного?

Потолковали и решили, что, наверное, она сама толком не знает. Пообещала лишь бы отвязаться.

Но мы ошибались. Он появился в тот момент, когда его меньше всего ждали — на большой перемене. Вошел в класс вместе с Кайей. Невысокий, худощавый, светло-серые глаза на смуглом лице. Пришел — и первым делом улыбнулся. Улыбка была открытой и дружеской. Казалось, она говорила: «Вот он я! Прямо с завода — и к вам. Видите, какие натруженные руки. Чуточку неловко мне тут, среди вас, с непривычки. Ну что, будем друзьями?»