Бела Балаш - Генрих Кламм

Наконец Фриц сказал:

— Ты можешь гордиться своим Вольфи. Он был настоящим героем, он боролся против фашистской полиции. И, конечно, он бы их прикончил, если бы не явился третий полицейский.

— Он спас коммуниста, — прошептал Генрих.

— Неужели? — удивленно спросил Фриц, но в эту минуту в дверях появился дворник, и он замолчал.

— Эту падаль надо сейчас же убрать! — закричал дворник. — Понятно? Сейчас же на помойку!

И он вышел, сильно хлопнув дверью. Оба мальчика только молча смотрели ему вслед полными слез глазами.

Потом они взглянули друг на друга. Генрих обнял Вольфи и крепко прижал его к себе.

— Нет! — крикнул он. — Только не на помойку, Вольфи не падаль! — И тут он громко разрыдался.

Фриц Лампе погладил Генриха по голове и сказал:

— Мы не позволим, Генрих! Будь спокоен. Мы что-нибудь придумаем! — Фриц вытер слезы и встал. — Обожди меня тут, Генрих. Я поговорю с Лотаром.

Фриц ушел и вскоре вернулся с Лотаром. Они притащили с собой огромный мешок.

— Послушай, Генрих, — сказал Фриц Лампе. — Твой Вольфи должен быть с честью похоронен, как настоящий герой. Мы сделаем это вечером в лесу. А пока, чтобы не было скандалов, мы унесем Вольфи отсюда и спрячем его в лесочке под хворостом.

— Надо Вольфи поставить памятник… — всхлипнул Генрих.

— Надо. Он этого заслужил! — сказал серьезно Лотар.

Они уложили Вольфи в мешок, и Фриц сказал:

— Ступай, Генрих, погляди, свободна ли лестница. Никто не должен видеть, как мы уносим Вольфи.

Генрих пошел вперед, Лотар и Фриц понесли тяжелый мешок. Внизу в дверях они немного подождали и, когда двор на мгновение опустел, быстро пробежали к воротам.

На улице их уже поджидала Хильда Штарк. Она доложила, что дорога свободна, и побежала вперед для новых сообщений.

До маленького лесочка все шло благополучно. Лотар и Фриц несколько раз опускали мешок на землю, потому что Вольфи был очень тяжелый. Так они дошли до шоссе.

— Здесь мы можем свернуть и выйти через мостик к ельнику, — сказал Фриц. В ельнике они нашли укромное место, положили мешок на землю и забросали его еловыми ветками.

— Это еще не настоящие похороны, Генрих, — сказал Лотар. — Когда стемнеет, мы устроим настоящие, пышные похороны. А пока еще светло, пойдем поищем мести для Вольфи.

Вскоре они подошли к реке. Берег был высок. Холмы отвесно опускались к воде. На них росли пышные ели.

По ту сторону реки раскинулись поля и луга вширь и вдаль до самого горизонта. Широкий, вольный вид открывался с пригорка, на котором стояли ребята. Глубоко под ними шумела река. Над их головами в ветвях высокой, красивой ели тихо шелестел ветерок. Шишки висели на ветвях и устилали землю. Из огромных стволов сочилась блестящая смола и издавала чудесный запах. Вдали на горизонте закатывалось солнце, и река сверкала, как длинная серебряная лента. Было тихо.

Лотар снял шапку и сказал:

— Это самое лучшее место. Я его давно уже присмотрел. Когда-то я даже сочинил тут стихотворение. Здесь будет могила Вольфи в память его верности и геройства.

Молча стояли четверо ребят. Большая птица медленно пролетела над равниной, и вдали, словно игрушечный, проехал поезд.

— Пойдемте, — сказал наконец тихо Фриц. — Нам надо кое-что еще организовать перед похоронами.

— Теперь около шести часов, — сказал Лотар. — В восемь будет уже темно. Итак, похороны начнутся в восемь часов.

И они пошли домой.

Генрих ждал в комнате начала похорон. Он сидел на скамейке и печально оглядывал комнату. Все было, как раньше, и все-таки комната казалась ему совсем другой.

«Теперь все иначе, — думал он с грустью. — Отца нет, и Вольфи больше нет. Какая пустая комната! А мама вернется с работы только поздно ночью».

Вдруг Генрих услышал, как ближайшие башенные часы пробили половину восьмого, и сразу же кто-то постучал в дверь.

На пороге стояли Лотар и Фриц Лампе. Оба были в праздничных костюмах. На Лотаре был черный галстук.

— Идем, Генрих, — сказал Фриц, — уже пора. — Они молча прошли через двор и никого не встретили. На улице из соседних ворот вышли трое мальчиков и присоединились к ним, ни слова не говоря. Это были дети рабочих. Затем из других ворот вышли две девочки и тоже примкнули к ним. Их Генрих совсем не знал. Потом к ним присоединилось еще несколько ребят и молча пошли сзади.

Когда они проходили по городскому парку, со скамеек вставали чужие дети и примыкали к процессии. Собралось уже около тридцати ребят. Все они были серьезны и молчаливы.