Валерий Мусаханов - Там, за поворотом…

Да, это была эффектная история, я чуть было сам не поверил в нее. Но в ней были недостатки: во-первых, у меня на ноге была только одна ранка, а от укуса должно было остаться несколько; во-вторых, в то время в городе не водилось вообще никаких собак, не было даже кошек, не было и голубей — все они исчезли в блокаду и развелись только много лет спустя. Словом, история с бешеной собакой не подходила. Ведь когда хочешь, чтобы тебе поверили, нужно изобрести ложь, которая выглядела бы правдивее самой правды.

Я пожалел о том, что такая интересная история пропадает зря, и начал сочинять другую. Но тут стала немного побаливать нога, и я стал думать, задета или не задета кость и как там сидит в моей ноге кусочек красной меди, из которой делают гранатные запалы. Я думал, а нога болела. Пришлось размотать тряпицу, она присохла к ранке, и я не стал отдирать. А вокруг ранки кожа покраснела и чуть припухла. После того, как я увидел все это, боль стала казаться еще острей. Я уже не думал ни о каких историях и не знал, что говорить матери.

Незаметно для себя я задремал, но когда мать стукнула дверью, сразу проснулся и почувствовал прежнюю боль.

— Ты чего валяешься? — спросила мать.

— Так, ничего.

— Набегался?

— Ага, — я старался отвечать покороче, чтобы только мать ничего не заподозрила. Вообще-то моя мать очень догадливая.

Я старался оттянуть как-нибудь неприятный разговор, чтобы мать спокойно поужинала. И еще потому, что за давнишнее всегда попадает меньше. Вот если бы ранение это произошло неделю назад, то как бы сейчас просто было сказать: «Знаешь, мам, тут неделю назад мне железяка попала в ногу, но уже прошло». Тогда мать повздыхала бы, конечно, сказала чего-нибудь, и все бы обошлось мирно. А теперь я предчувствовал крупное объяснение, да еще со слезами. А кому приятно видеть, как плачет его мать.

Пока мать возилась на кухне с ужином, я готовился сказать ей о случившемся, ведь скрывать было уже невозможно, потому что я не был уверен, что смогу встать к столу.

Я прислушивался к звяканью посуды на кухне и со страхом ждал объяснения. Но объяснять ничего не пришлось. Раздался звонок у входной двери, потом — шаги матери и чьи-то голоса. Я почему-то заволновался, даже отвлекся от боли в ноге и невеселых мыслей.

Шаги по коридору приближались к нашей комнате, дверь отворилась. Я скосил глаза и увидел Киркину мать, Марию Сергеевну. Она решительно переступила порог, за ней вошла мать с испуганным лицом, а позади, потупясь, проскользнул Кирка.

— Лежит, герой, — громко сказала Мария Сергеевна и шагнула ко мне. — Показывай ногу!

— Да ну, там нет ничего, — буркнул я, чтобы скрыть растерянность.

Мария Сергеевна схватила меня за ногу, стала задирать штанину, и я вскрикнул от боли.

— Нет ничего, говоришь?

Ее длинные проворные пальцы сразу размотали тряпицу, но она не отделилась, потому что присохла к ране. А мне сразу стало как-то легче от прикосновения пальцев Марии Сергеевны. Ведь она работала в госпитале медсестрой и умела обращаться с ранами.

Пальцы ее быстро ощупывали мою ногу, потом она вдруг рванула тряпицу.

— А-а-а! — заорал я.

— Все! Все прошло, — Мария Сергеевна отбросила тряпицу. И снова ее пальцы успокаивающими прикосновениями ощупывали ногу вокруг раны. А я старался не смотреть на мать, застывшую в напряженном молчании.

— Немедленно в госпиталь, нужно вынуть осколок, — сказала Мария Сергеевна.

Я облегченно вздохнул. Это меня устраивало, потому что избавляло от объяснений с матерью.

Летом сорок шестого года во дворе появилась Надька Мухина. Она и раньше жила в нашем доме, но в войну уехала с матерью, а теперь они вернулись из эвакуации. Раньше мы не обращали на Надьку никакого внимания. Обыкновенная девчонка с дурацким бантом на голове. Мы даже недолюбливали ее, потому что учились в первом классе вместе, и матери наши только и говорили о том, какие у Наденьки чистые тетрадки, какой у нее красивый почерк и чистые руки. И вот теперь, когда встретились снова почти через пять лет, Надька сначала не вызвала у нас интереса. Тем более что учились мы теперь отдельно от девчонок. Правда, Надька выглядела уже не прежней пигалицей с немыслимым бантом. Она здорово выросла, — на целых полголовы выше нас ростом. Мы даже не сразу узнали ее.

Мы с Киркой стояли и раздумывали, куда пойти — в Михайловский сад, поиграть в волейбол, или на пляж к Петропавловской крепости, чтобы искупаться. Пруд наш на площади перед церковью давно зарыли, а волейбол стал в то лето повальным увлечением. Мы стояли так, раздумывали и выбрали наконец волейбол, потому что вода еще была холодноватой и после купания бросало в дрожь. В это время из-под нашей арки вышла длинная, тощая девчонка с короткими прилизанными волосами. Девчонка была в ковбойке красного цвета, синей юбке и белых спортивных тапочках. Она зыркнула хитрыми глазами в нашу сторону, а мы сделали вид, что не замечаем ее. Тогда она шагнула к нам и протянула руку.