Наталья Менжунова - Оторвыш

Вот он, Федечка, в смокинге входит в залу, где Розовая Пуговка танцует с Пиджачной Пуговицей. Вот он вынимает из-за пазухи черный блестящий пистолет, стреляет в соперника и тот падает. Розовая Пуговка рыдает над телом Пиджачника. О-о-о, нет, не так. Она должна рыдать над ним, над Федечкой. Ну-ка, еще раз.

Вот он в смокинге входит в залу, где Розовая Пуговка танцует танго с Пиджачной Пуговицей. Он вынимает из-за пазухи черный блестящий пистолет, стреляет в себя и, окровавленный, падает. Розовая

Пуговка рыдает над его телом. Так! Вроде, неплохо получается. Федечке даже понравилось, и он еще раз представил эту сцену.

Вот он, убитый сам собой, падает, пистолет еще дымится, а Розовая Пуговка склоняется над его бездыханным телом и…

– Ха-ха-ха!!!

Взрыв хохота ворвался в комнату сквозь завесу дождя. Вечеринка веселилась. Гости смеялись. Уж, не над ним ли?

– О, нет! – воскликнул Федечка.

От вскрика подпрыгнул всклокоченный Свистун и сонно заморгал:

– Что ты? Ты что? Что ты?

– Боже… Кажется, я сильно влюбился, – прошептал Федечка.

Свистун зевнул, почесал живот и вновь зевнул:

– Да-а-а, такие длинные густые волосы еще поискать. Мне она тоже нравится.

– Кто? – приподнялся Федечка.

– Как кто? Та, что с обложки. А ты о ком?

– Я влюбился в Розовую Пуговку. С блузки.

Свистун присвистнул. Рядом заворочался Ворчун, приподнялся Серьезный, и Свистун закончил привычным: – Кхе-кхе…

Повисла пауза. Затем Свистун сладко потянулся и изрек:

– Угораздило же тебя.

– Угораздило, – обреченно кивнул Федечка.

– А Федечкой зачем назвался? – вступил в разговор Серьезный. – Понятно, что «Пуговица» как-то не звучит при знакомстве с дамой,

только можно было что-то и более звучное придумать.

– Точно, – подхватил Свистун. – Корнелий, скажем. Или Ювеналий.

Красиво, да? Или, на худой конец, Федор Михалыч. А то – Федечка.

– Да, несолидно как-то, – согласился Серьезный. – Пожалуй, и впрямь

влюбился по уши, коли имя невпопад придумал. Итого: влюбленные все до единого на глазах глупеют.

– Выбрось ее из головы,– посоветовал Свистун. – Нам тепло, сухо. Не то, что пуговицам с плаща. Завтра кроссворд разгадаем. Что еще нужно для счастливой жизни?

В комнате вновь установилась томительная тишина. Дождь закончился,

и только редкие капли за окном смачно шлепались в тяжелую траву.

– Тын-б… Тын-б… Тын-б… – отсчитывали капли вязкое время.

– Вот у пуговиц с плаща жизнь суровая,– продолжал Федечка. – Суровая, но настоящая. Мужская жизнь… А мы кто? В чем моя особенность? Мы одинаковы, как две дождевые капли. Ты прав, наша жизнь слишком теплая. И сухая. Чересчур сухая. Разве можно меня полюбить? Такого до скуки сухого с ног до головы. Уж не лучше ли ей танцевать танго с Пиджачной Пуговицей?

У Федечки вновь заныло в груди, он замолчал и посмотрел на Свистуна. Тот сладко спал. Свистун не был влюблен, а потому ничто не могло нарушить его здоровый крепкий сон.

– Тын-б… Тын-б… Тын-б… – размеренно отмеряли капли.

– Все относительно, все относительно, – улыбался глазами портрет Эйнштейна.

Наконец дверь в комнату отворилась, вспыхнул яркий электрический свет. Федор Михайлович небрежно бросил пиджак рядом с домашней курткой и направился в ванную. Рядом с Федечкой оказался веселый парень – черная Пиджачная Пуговица. Глаза у него оживленно блестели, он был в прекрасном расположении духа.

Федечку кольнула ревность, но виду он не подал и, стараясь казаться равнодушным, проронил:

– Ну, и как там было?

– Отпадно! – охотно отозвался Пиджачник. – Я, чуть было, там не остался. Вовремя одумался. Отпадешь, закатишься куда-нибудь в угол, жди потом, когда отыщут. Хорошо, если отыщут, а то пылесосом засосет, и поминай, как звали.

– А такая… красивая очень… там тоже была? – осторожно гнул свое Федечка.

– Ка-анешна! – хохотнул Пиджачник. – Я ей говорю: «Потанцуем?» А она мне: «Ка-анешна…»

– Вы танцевали! – возмущенно выпалил Федечка.

– Что тут такого? – пожал плечами Пиджачник. – Еще как! Она: «Какая прекрасная дождливая погода», ну, и я в ответ: «Какая прекрасная погода». В общем, полное взаимопонимание. И кто только пылесосы придумал?.. А ее черные глаза так и горят. Как угольки,– продолжал Пиджачник. – С ума сойти! Два черных лукавых уголька.

– Глаза у нее синие! – запротестовал Федечка. – Синие!

– Эй, дайте поспать, – заворочался Ворчун.

Ни Федечке, ни Пиджачнику было не до сна. Они плотнее придвинулись друг к другу, и Пиджачник зашептал: