Людмила Матвеева - Школа на горке

Муравьев покрутил головой:

— Нет, не отдал. — И почему-то нахмурился.

— Тогда знаешь что? Покажи мне эту ленту, а, Муравьев? Я никогда в жизни не видел пулеметной ленты.

— Не могу.

— Ну почему? Я же только посмотрю. Хочешь, даже в руки брать не буду. Только глазами погляжу.

— Не проси. Давай лучше в шашки сыграем. Или в поддавки, во что хочешь.

Муравьев берет с полки доску, расставляет шашки. Борис думает: «Что-то здесь не так. Почему Муравьев не хочет дать ему посмотреть на эту самую пулеметную ленту? Что ей от этого сделается, ленте?»

— Ну что ты на меня так смотришь? «Покажи, покажи»... Нет у меня никакой ленты. Нету, и все! — Муравьев расстроился, и Борис уже сам жалеет, что заговорил об этой несчастной пулеметной ленте. Ему и без ленты было хорошо сидеть с Муравьевым. — Нет ее и никогда не было. Понял теперь?

— Нет, — честно признается Борис. — Ты же сам говорил: «Принесу». И все ребята говорили: «Принеси». А теперь, значит, ее нет? И никогда не было? Но ты же говорил...

— Наврал, — Муравьев разводит руками, будто и сам удивляется, зачем он наврал.

— Наврал, — как попугай, повторяет Борис. — А как же теперь, Муравьев?

— Вот и я не знаю, как же теперь. Они человека мучают — принеси, принеси. А где же я возьму ее?

Борису стало очень жалко Муравьева. У человека нет никакой пулеметной ленты, а они, не разобравшись, в чем дело, все время дергают его: принеси, принеси.

— Понимаешь, я и сам-то не знаю, зачем наврал. Один человек все время насмехается, я взял и сказал: «Нашел в походе старую пулеметную ленту. Могу принести для музея».

Борису представляются лица: спокойное лицо Кости, серьезные глаза, внимательные и требовательные. Насмешливое лицо Катаюмовой, уголки рта всегда загнуты вверх, она вот-вот рассмеется. Немного сонное Валеркино лицо, глаза полуприкрыты, щеки круглые. И живые, ясные и веселые молодые глаза под седыми волосами — лицо Варвары Герасимовны.

— Понимаешь, Борис, я думал, что они забудут. Мало ли люди забывают? Ну раз напомнили — человек не несет ленту, ну два, ну три — и отстали. А они все время помнят. Особенно... ну, в общем, один человек. Как будто помнить больше не о чем. Все только немного позабудут этот человек возьмет и напомнит. И обязательно при всех.

— Да, даже не придумаю, что же делать. Слушай, Муравьев, а может, взять и сознаться?

— Никогда в жизни! И точка! — Муравьев даже забегал по комнате.

Попугай, глядя на него, тоже разволновался и крикнул:

— Привет! Ура!

Муравьев отмахнулся от него, снова сел.

— Давай в шашки играть. — Муравьев зажал в каждом кулаке по шашке — белую и черную: — Выбирай.

Борис выбрал, оказалась белая.

— Тебе начинать. Ходи.

— Я маме на работу позвоню, — спохватился Борис через некоторое время, — а то она будет беспокоиться, я всегда после школы ей звоню.

Он пошел к тумбочке, на которой стоял телефон. Но Муравьев сказал:

— У нас телефон уже несколько дней сломан, надо из автомата звонить.

— Сломан?

— Я сам его сломал. Пришлось, понимаешь.

С Муравьевым никогда не знаешь, чего ждать.

— Сам? Зачем сломал?

— «Зачем, зачем»! Директор Регина Геннадьевна сказала — деду позвоню. Только этого мне не хватало. Ну, пришлось там, в телефоне, одну штуку отвернуть. Понял теперь?

— Понял. А зачем она хочет твоему дедушке звонить?

— Вот и я говорю — зачем? Разве ты не заметил? С первой минуты придирается. Я еще не успел переступить школьный порог, а Регина Геннадьевна: «Муравьев! Муравьев!» В школе, заметь, Борис, тысяча учеников, а может, и больше. Неужели всегда виноват один Муравьев? Ну разбил я этот аквариум, я же не отказываюсь — разбил. Но, во-первых, нечаянно совсем. Во-вторых, я же этих аксолотлей или как их там, я их всех до одного спас, они теперь в кастрюле сидят и прекрасно себя чувствуют, плавают и ручками размахивают. Кастрюлю из-под сосисок буфетчица тетя Соня дала. А Регина Геннадьевна ругала меня, ругала. Я думал, поругает — и пойду. А она еще и деду хочет звонить из-за этих аксолотлей. Я понимаю, охрана природы. Но человек-то все равно важнее! Правда?

— Конечно, важнее. «Человек — это звучит гордо». Так в библиотеке на стене написано.

Когда они спускались по лестнице, чтобы позвонить из автомата, им навстречу поднимался высокий человек с седыми кудрями. Он был без шапки, хотя на улице только пахло весной, а ветер дул холодный и пронизывающий. Мама утром сказала:

«Борис! Завяжи уши у шапки и надень шарф».

Человек увидел их на лестнице и остановился. От него пахло ветром и свежей улицей.