Людмила Матвеева - Школа на горке

* * *

Юра не стал ложиться спать в то утро. Такое утро — все равно не уснешь. И в ушах звучал вальс, а в окно уже входило солнце. И мама мыла чашки в полоскательнице, вытирала их долго. Чашки блестели, Юра смотрел, как они блестят. Папа сидел на диване и шуршал газетой.

Было воскресенье, некуда было спешить.

Во дворе закричал какой-то голос, Юра не сразу понял, кто это кричит. Потом узнал: Толя, маленький мальчик, всегда намазанный зеленкой. То у него нос разбит, то щека исцарапана. Толя кричал одно и то же слово, Юра не сразу разобрал, какое. А потом услышал, Толя кричал:

— Война! Война!

Никак не уймется исцарапанный Толя. С утра пораньше собрался играть в войну. С кем? Во дворе-то никого еще нет.

— Война! Война! — надрывался тоненький Толькин голос.

И вдруг еще голоса, взрослые, мужские, женские, стали повторять за окном:

— Война! Война!

Мама уронила чашку, отец рывком вскочил с дивана, быстро включил радио, из черной тарелки репродуктора спокойный голос отчетливо сказал:

«Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Так Юра узнал о войне.

Мама стояла у стола, накрытого клеенкой, по нему были расставлены только что вымытые чашки и блюдца. Мама повторяла:

— Надо что-то делать, надо что-то делать.

В дверь постучали, к маме пришла ученица, худенькая бледная девочка Белла. Она боком, застенчиво вошла в комнату, нотная папка висела у нее на руке на шелковых черных шнурках.

— Здравствуйте, — вежливо сказала Белла. — Там война. — Девочка показала пальцем за окно.

— Война везде, детка, — ответила мама. — Иди домой, Беллочка. Надо что-то делать.

— Надо идти в военкомат. — Папа достал из шкафа костюм, в котором ходил с мамой в театр и в гости.

— Зачем? — растерянно спросила мама, но тут же поняла, села на край стула, заплакала.

Белла тихо вышла за дверь, пискнула вежливо:

— До свидания.

— Плакать не надо. — Папа положил ладонь маме на спину. — Война. Будем воевать. На то и мужчины.

— Папа, я с тобой! — Юра впервые в жизни понял, что он мужчина. Раньше было в их семье — женщина, мужчина и мальчик. А теперь — женщина и двое мужчин.

— Ты? — Папа стоит в новом костюме, удивленно поднял брови. — Ты, Юрик? Зачем? — И тут же спохватывается: понятно, зачем его сын собирается в военкомат.

Мама подняла на них заплаканные глаза, крикнула:

— Юра! Не смей! — махнула рукой и заплакала еще сильнее.

Она закрывала ладонями глаза, а слезы текли сквозь ее тонкие музыкальные пальцы.

В военкомате была толпа, Юра протиснулся боком вслед за отцом.

— Юра! — позвал голос из толпы.

Севрюга улыбался радостно:

— Мне послезавтра с вещами! И Сашке и Павлику!

Из кабинета военкома вышел отец:

— Послезавтра с вещами. Я тебя на улице подожду. — И вдруг как-то жалобно добавил: — Ты, Юра, там, у военкома, не нажимай. Призовут в свой срок. — Столько тревоги в его глазах, а сам стыдится своей тревоги за сына.

И опять Юра чувствует, что отец взрослый, а он, Юра, все-таки еще не совсем взрослый.

В кабинете за столом сидел неприветливый человек, всем своим видом он показывал, что ни на одно лишнее слово у него нет времени.

— Возраст? — Он быстро глянул на Юру.

— Скоро восемнадцать.

— Образование?

— Десятилетку вчера окончил.

Военком что-то пометил в бумагах.

— Ступай домой, жди повестки.

— А долго ждать? Война кончится.

— Следующий! — сказал сухо военком, глядя за спину Юры на дверь.

Юра и отец вернулись домой, купили по дороге селедку иваси.

— Мама любит, — сказал отец.

Она стояла посреди комнаты и смотрела на них.

— Юра остается на неопределенный срок, — быстро заговорил отец. — Понимаешь, Юру не забирают еще.

Мама молча смотрела то на одного, то на другого. У нее тряслись губы, руки были сжаты в кулаки. Она спросила почти без звука:

— Когда?

— Послезавтра. — Отец сказал это слово неестественным беспечным голосом. — Мы там селедку купили, очень хорошая, иваси. Еще целых два дня буду дома.

Мама все стояла на месте. Потом сказала:

— Куда же тебе воевать, такому неприспособленному? Хорошо еще, что тепло, война летом — все-таки, может быть, не простудишься. У тебя же бронхиты, господи боже мой!

— Ну при чем здесь бронхиты? Пожалуйста, успокойся, Мария.

— Я спокойна. Видишь, я не плачу. Юра, достань со шкафа чемодан, я соберу папины вещи.

— Не чемодан надо, Мария, а рюкзак.

— Хорошо, хорошо.

Мама вдруг засуетилась, начала вытаскивать из шкафа папины белые крахмальные рубашки, кидала их на кровать.