Людмила Матвеева - Школа на горке

Юра чуть не свалился со своего дерева ей на голову. Значит, все это время она видела его и видела, как он лежал на пузе и разглядывал ее. Сейчас начнет насмехаться. Но она не насмехалась, а смотрела прямо и серьезно, щурилась от солнца, приставляла ладонь ко лбу, а ладонь у нее узкая, пальцы тоненькие.

Юрка быстро скатился вниз, царапая об ветки голые ноги. Он стал вычесывать из высокой травы шишки и быстро набросал полкорзинки. Но вдруг спохватился: если собирать так быстро, то корзина совсем скоро станет полной и тогда девочки уйдут. И, поняв, что они уйдут, а он останется, Юрка так загрустил, как не грустил еще ни разу в жизни. А потом он стал потихоньку вынимать шишки из корзины. Одну положит в корзину, а две выбросит. И снова ползает на коленях, а сам все поглядывает на Лилю — на ее светлые-светлые глаза, на тонкие брови, на мягкие светлые волосы.

— Смотри, Клава, как быстро он собирает. Ты молодец. Как тебя зовут?

— Юра, — говорит Юрка.

Он чувствует ее превосходство, и оно не задевает его. Ему даже не приходит в голову вопрос: почему девочка его лет разговаривает с ним так, как будто она старше и умнее, а он должен ей подчиняться? Она сказала: «Молодец», и он ликует, в его душе звучит музыка, такая громкая, что ему кажется, ее может услышать Лиля.

— Ты в пионерлагере живешь? —спросила Клава.

Но он не слышит Клаву. Здесь нет никакой Клавы. Он видит и слышит только Лилю. И больше всего на свете он боится, что Лиля уйдет и он ее никогда больше не увидит.

Со стороны дачного поселка доносится песня: «Ваша записка в несколько строчек, та, что я прочла в тиши».

— Шульженко завели, — говорит Клава. — Это, наверное, у Люськи. К ним когда Клячин приезжает, Люська всегда Шульженко заводит, у них патефон новый, на весь поселок слышно.

Лиля улыбается. Она уже не собирает шишки, полная корзина стоит у сосны, а Клава говорит:

— Здесь рядом есть опушка, там малины... Мы в прошлый раз по полной кружке набрали. А ты любишь собирать малину?

Юрка не отвечает. Он смотрит на Лилю. Вот она выпрямилась, выгнула спину, локтем отвела назад волосы, лоб у нее белый, а все лицо загорелое. И очень-очень светлые глаза.

— Тебе сколько лет? — спрашивает Лиля.

— Двенадцать, скоро тринадцать.

— И мне скоро тринадцать.

И снова громко заиграл оркестр — она сказала «и мне», она этим как бы соединила себя и Юрку — есть он и есть она, а теперь есть он и она, вместе.

— Нам пора, — говорит Клава, — нам пора, нас ждут. Тетя Полина. Самовар. Шишки. Гости. Пора. Пора.

Только это слово и слышит Юрка — пора. Мелькнул за деревьями синий сарафан, Лиля уходит, а он остается — вот и все.

Он сидит на теплых корнях сосны, обхватив руками голые ноги, рассматривает свои коленки, на которых отпечатались травинки, переплетенный рисунок. Он сидит долго. Птицы громко поют перед сном. В лагере горн на ужин.

Утром он просыпается в спальне своего третьего отряда, Вадька Куманьков кидает в него подушкой, а Юра, как всегда, в Вадьку. Как будто — как всегда. А на самом деле — не как всегда. Потому что Юра в это время думает: «Сегодня я увижу ее».

Под старыми березами висят рукомойники. За ночь вода стала холодной. Вадька Куманьков налил полную пригоршню воды и облил Юру. А Юра — Вадьку Куманькова. Нечаянно попал на Галку Полетаеву. Визг, Галка верещит, Вадька хохочет. Кто-то кричит:

— Где мое полотенце? Где мое полотенце?

Кутерьма, светлые брызги на бровях у Галки Полетаевой. Если набрать в рот воды, стать лицом к солнцу и брызнуть мелкими брызгами, получится радуга. Юрка брызнул, и Вадька Куманьков брызнул. А маленький Пенкин хотел сотворить радугу, но облил себе всю ковбойку. И опять все хохочут. Так развеселились, век бы не кончалось это умывание. Юра веселится вместе со всеми, а сам подгоняет — скорее бы прошла линейка, завтрак. Скорее, скорее. И вот он вышел за забор, стоит там, как будто никого не ждет. Кому какое дело, почему он там стоит? Может же человек стоять там, где ему нравится. Жарко, и, значит, Лиля пойдет на Вертуху купаться. А вдруг не пойдет? Пойдет, пойдет. Он знает наверняка. А откуда знает? Знает, и все. И она появляется. Он знает о ее приближении, когда Лили еще не видно. Откуда же он может знать, если ее не видно? Если она только через минуту покажется из-за угла? Неважно, откуда. Знает, и все. И она подходит, улыбается:

— Здравствуй, Юра.

Хорошо бы, она не заметила, как он покраснел. Он боится, что она все-таки заметила, и от этого краснеет еще сильнее.