Илья Москвин - Форвард — в защиту

— Во вторник через неделю. Терновскому ничего не говорить.

Протянул руку Наполеону и выразил свою мысль чуть иначе:

— Как договорились, двадцать третьего этим же рейсом. На вас надеюсь.

И отбыл — немногословный, подтянутый и очень волевой.

Наполеон был весел.

— Ха! — сказал он и ткнул Юре пальцем под ребро. — В международном поедешь.

…Юра не знал, что в это время к проводнице общего вагона подбежал мальчик с преувеличенным выражением беды в глазах:

— Тётя! Я бабушку провожал и ключи от квартиры забыл у неё взять… Домой теперь не попаду…

— Давай, но чтоб быстро! Поезд отправляется.

А поезд и правда вскоре поехал, увозя нового пассажира в южном направлении…

И ВОТ ДРИБЛИНГ ВОСПОМИНАНИЙ СНОВА ПРИВЕЛ ЮРУ В ОПУСТЕЛЫЙ ВАГОН-РЕСТОРАН.

Наполеон и Юра ели суп харчо. В металлических загончиках подрагивала-позвякивала веселенькая «Фанта». Подошла симпатичная — не то что в прошлый рейс — официантка:

— Что будем на второе?

— Ха! Конечно, шашлык! — анекдотическим тоном отозвался Наполеон.

— К сожалению, баранина вся кончилась.

— А кто тебе сказал, что из баранины, а? — Наполеон начал раскручивать рулон своего юмора. — Зачем из баранины, а? Будем из зайчатины. Заяц налицо, ну а специи, я думаю, найдутся.

— Не пойму я вас! — засмеялась официантка и, предчувствуя веселый кавказский разговор, присела к ним за столик.

Наполеон доел суп. Внимательно посмотрев на Юру, он очень серьёзно — так, что вышло даже немножко грустно, сказал:

— Нет, есть этого зайца никак нельзя. Его место в Красной книге.

— Это у тебя хобби такое — зайцем кататься, да? — обратилась к Юре официантка, бесконечно далёкая от важности момента.

Наполеон посмотрел на неё и сказал:

— Нет, это не хобби. И даже не профессия. Это в тысячу, в миллион раз важнее. Ведь такой заяц… — Наполеон на секунду задумался и вдруг произнёс: — Курьер своей совести.

«Ну и ну», — смутился Юра. Казалось, в этот момент даже поезд от неожиданности то ли замедлил ход, то ли умерил стук своих колёс — так непросто прозвучали Наполеоновы слова. «Капитан, — догадался Юра. — Наверно, капитан что-то рассказал…»

Наполеон величественным жестом приказал официантке открыть «Фанту». Налил всем, встал, поднял бокал и очень серьёзно провозгласил:

— Выпьем за то, чтобы для таких зайцев, как Юра, на каждой станции была особая касса с бесплатными билетами. Ведь у курьеров совести, как правило, не бывает денег…

Тут же вспомнил, что ему нужно наведаться в свой вагон, — и ушёл.

— Странно. Совсем по-другому человек говорит, — сказал Юра. — Когда мы с ним познакомились, только и слышно было: «малчик», «панымаеш», «балной, а?» — передразнил Юра. — А он вон какой!

— Это он нарочно. Чтоб в душу не лезли, — неохотно сказала официантка. — У него сын погиб.

У Наполеона сын погиб.

Убили?.. Юра уже никогда не узнает, что случилось с этим безымянным армянским мальчиком. Вроде Гаги.

ГАГИ… ПАШКА… ТОЛИК… — ВСЕХ СВОИХ ДРУЗЕЙ ОБВОДИЛ ЮРА В МЫСЛЕННОМ ДРИБЛИНГЕ.

А этого не обведёшь — Юра его никогда не видел и не увидит — его уже нет. Может, он был даже и не мальчик, а взрослый парень…

Необычная мысль пришла Юре в голову.

Вот он лежит в своей комнате. Где-то недалеко — в поле его зрения, в поле его мыслей находятся Гаги, Матильда, Евгеньич, конечно, папа с мамой, да мало ли ещё кто? Славик со своей матерью, Пашка, Заза, Терновский, дядя-профессор — и так до бесконечности. Все они как бы населяют необъятный остров. Он, Юра, живёт в центре острова, рядом — родители, а дальше, всё дальше от него — другие люди. Чем дальше — тем меньше они ему знакомы.

А где-то совсем уж далеко, на самых берегах — теряющихся вдали, расплывчатых и зыбких — обитают люди, случайно встреченные, вроде Богданова, люди, известные понаслышке, и, пожалуй, люди ещё незнакомые. Но любой из них может неожиданно оказаться рядом с ним, Юрой Головановым, и спросить: «Ну, друг, как дела?» Но может сказать и что-нибудь плохое, толкнуть, ударить. И он, Юра, может кого-нибудь толкнуть или ударить. А кто-нибудь может вообще спихнуть кого-нибудь с этого острова, с Острова Своих Современников. Спихнуть в воду, в никуда. Убить. Такое бывает. Наверно, это происходит потому, что каждый считает Остров Своих Современников собственным владением.

А он как считает?

Сам не заметил, как встал и оказался у окна. Вон оно — позорное пепелище. Отошёл от окна, а оно там — за окном…

В голове, в глазах, в памяти.