Илья Москвин - Форвард — в защиту

Нет, обойдёмся без жалости.

Вот что: как бы там ни было, а Юрку Икса он свезёт к родному отцу — пусть хоть познакомятся. Поворочался, поворочался Юра, да и вылез из стога. Встряхнулся — и бежать. Быстрее, быстрее — нельзя терять ни минуты. Светила луна, освещала тропинку. Бежал Юра по светлому пути. Вилась тропинка, впереди терялась. Терялась, терялась и вдруг вывела Юру на просторную лужайку. Будто лунный пруд перед ним открылся. А на том берегу — знакомая дача. Только ночью она совсем незнакомая. И лишь надпись всё та же: «Лесная, 25».

Подбежал Юра к забору. Сейчас перемахнёт — и… Нет, надо сначала всё обдумать.

Бросился Юра обратно. А тропинка теперь не светлая, а, наоборот, тёмная. Луну как-то быстро закрыло. Не успел до стога добежать — дождь пошёл. Побежал Юра к станции. Там и заночевал.

Утром заспанный Юра старательно считал мелочь. Негусто. И вдруг прямо над ухом:

— А ну-ка стой! Ты зачем здесь фигурироваешь?

Строгий голос. Оглянулся Юра — из газетного киоска высунулось смеющееся, подмигивающее лицо. Ну и ну. Отлегло.

— Здоров был, дядь Вась.

— Ну что, нашёл Юрку?

— Ищу, дядя Вась, ищу.

— В соломе?

— Чего в соломе?

— Ищешь, говорю, в соломе?

— Почему это?

— А вот смотри, — сказал дядя Вася и вытащил из Юриных волос соломинку. Потом другую.

— А это… — начал было Юра.

— Ну, чего это?

— Как чего? Бабке помогал крышу чинить.

— Какую ж такую допотопную крышу? — изумился дядя Вася.

А тут ещё Юра сестёр увидел. Ольга Николаевна с сумкой и бидоном — значит, за продуктами, а Капа просто так. Увидели Юру — и к нему. Такие большие, а Юра почему-то их очень интересует. С одного бока киоск с дядей Васей, с другого сёстры приближаются. Сейчас все втроём допрашивать начнут.

Подошли.

Капа как бы в задумчивости достала у Юры из-под воротника ещё одну соломинку. А Ольга Николаевна сказала:

— Ты мне не поможешь? Я зайду в магазин, а ты постой за молоком.

Вскоре она вернулась, они взяли молоко и молча пошли в сторону дачи.

— Откуда ты дядю Васю знаешь? — начала она свой допрос.

— А по рыбному делу, — равнодушно соврал Юра сквозь зубы.

Юры Иксова мать замолчала. И вдруг:

— Я, кажется, знаю, зачем ты приехал.

Это не вопрос. Это просто фраза. На неё можно и промолчать. Нет, не умела эта женщина допрашивать — наверно, сама волновалась.

— Ты когда уезжаешь?

Всего-то!..

— Сегодня вечером, — ответил Юра раздражённо, досадуя на робость Ольги Николаевны: наделала делов, а теперь и не знает, что сказать.

— Сегодня вечером, — повторил он ожесточённо, помедлил и вдарил: — И уеду не один. — Остановился и с вызовом посмотрел на неё.

— С тёзкой? — только и сказала она.

— Ну, — твёрдо ответил Юра.

Ольга Николаевна во все глаза смотрела на него.

— Ты один всё это задумал? — спросила нерешительно.

— Да! — вдруг закричал Юра. — Да! Один! Что, думаете, кто послал? Не дождётесь!

Она осторожно выговорила:

— А может, ты что-нибудь перепутал? Не туда заехал…

— Туда, — ответил он жёстко, почти презрительно. — Я приехал за сыном Терновского. Константина Петровича Терновского.

Произнося эти слова, он как будто сбрасывал с души камень за камнем. И, наверно, сбрасывал их на её душу.

Их догнала Капа. Она бесцеремонно отсортировала Юру от сестры.

— Ольга, иди домой. Тётушка, ты мне нужен. Пошли!..Значит, никто тебя не посылал, сам приехал? — задиристо спрашивала Капа, не замедляя шаг.

— Представь себе, — отвечал Юра тоже задиристо и тоже на быстром ходу. Ему уже казалось, что он идёт с каким-нибудь своим сверстником, и они того гляди перейдут на бег, чтобы успеть к очередной телесерии.

Но нет, он шёл со взрослой женщиной — с очаровательной Капой, как сказала бы, например, образованная Матильда.

И именно это очаровательное обстоятельство вдруг взбесило Юру. Плевать он хотел на все эти «Ромео и Джульетты», «айлавью» и «рандеву» — таким нарочито случайным набором слов он привык мысленно называть бесконечные перепевы о любви и красоте. И то, что все эти слова были нерусские, ещё более утверждало Юрину отстранённость от подобных явлений. Тёмные это были явления и враждебные — они почему-то всегда соседствовали с изменой, ссорами и предательством, губили хороших людей. В лучшем случае они только отягощали, засоряли жизнь или, сосредоточившись вот в такой «красивой», «очаровательной», «восхитительной», «обворожительной» Капе, заставляли Юру вдруг краснеть или растягивали его плотно сжатый мужественный рот в нескладную, конфузливую улыбку. А он так хотел быть сильным и не хотел быть мямлей. А ЮАГ в этом был с ним заодно.