Пётр Столповский - Дорога стального цвета

— Ясно, — презрительно покривил губы Чита. — Надежный... Тебе, Паня, в детский садик надо. Воспитательницей. Любишь ты это дело — сопли фраерам утирать.

— А что? — заоправдывался тот. — С ним в самый раз вагоны бомбить. Он же в фэзэушном, на него и внимания...

— Дура! — резко сказал Чита. — А если твоего фэзэушника захомутают? Он же, как ягненок, расколется!

— Кто, этот?! — будто бы возмутился Панька. — Да он...

— Заткнись, падла! — заревел вдруг Чита. Подойдя вплотную к Паньке, он тихо, почти ласково спросил: — Ты помнишь своего Леника-грамотейчика которого? Ну-ка, вспомни Леника, параша камерная. Может, ты по лесоповалу стосковался, а? Может, думаешь, мы со Стаськой мало баланды там похлебали?

— Чита, Чита, — бормотал побледневший Панька .— Леник же совсем другое, Леник же псих был, больной...

— Так я сейчас сделаю, что ты тоже больной будешь, параша вонючая.

— Чита, ну кончай, — пятился в угол Панька.

— Так вот, паскуда, Случись чего-нибудь такое, я тебя первого пришью, — наступая на него, по-прежнему мягко и негромко продолжал Чита, и от этого его ласкового голоса у Зуба вдоль позвонка забегали мурашки, — Все ясно, Панечка? Вопросиков ко мне не поимеете?

— Не поимею, — выдохнул Панька и обмяк.

— Может, ты хочешь поинтересоваться, больно это будет или нет? — не отставал Чита.

— Не хочу.

— Вот так, Панечка. Слово ты мое знаешь, Ну-ка скажи, знаешь или нет.

— Знаю.

— Какое оно слово, а?

— Да знаю, Чита!

Стаська все это время стоял столбом и не проронил ни слова. Он только перескакивал своими сонными глазами с одного на другого, не поворачивая головы. Длинные его руки висели так, словно были непомерно тяжелыми и тянули вниз.

Чита вроде успокоился, оставив Паньку в покое. Но вдруг он молниеносно развернулся к Зубу, сгреб его одной рукой за грудки и рванул на себя. Стрельнула куда-то пуговица.

— Ну, фр-раер, гляди! — задышал он в лицо. — Если что, из могилы выну!

Он еще некоторое время держал в пятерне гимнастерку, и Зубу становилось трудно дышать. Глаза у Читы были ледяные, в руке чувствовалась страшная сила.

Панька, по всем приметам, хорошо знал цену обещаниям Читы. Он все не выходил из угла, стоял бледный, съежившийся, даже слегка передернул плечами. Потом все же решился нарушить тяжело нависшую тишину.

— Мужики, тут это.., дело такое, — сбивчиво заговорил он, когда Чита разжал, наконец, пятерню и устало сел на лавку. — Тут одна дамочка два пузыря коньяка послала, очень просила принять. А то, грит, разобижусь. Хи-хи...

Он преувеличенно весело засмеялся, достал из-под лавки бутылки и ловко раскупорил одну за другой. Покосившись на них, Чита презрительно бросил:

— Интеллигенция вшивая... Где карга?

Панька указал глазами ча крышку подполья. Чита поднялся с лавки и стал на крышку. Криво усмехнувшись, он тихо, неразборчиво сказал:

— Уютно ей там будет, если что. Зажилась, грешница...

— А куда багаж будем носить! — спросил Панька.

— У нее там и без багажа хватает.

Снизу послышался нетерпеливый стук. Чита сошел с крышки, которая затем медленно поднялась. Из темного квадрата показалась косматая старухина голова и горб. Пахнуло свечной гарью.

— Чего, сатана, на крышку стал? — заорала она и смачно выругалась.

— Ты там была, что ли? — притворно удивился Чита. — И чего ж ты там, карга, пряталась? За тобой же еще не пришли.

— Она того... репетирует.

— Не ваше собачье дело до моей кошачьей жизни! — отрезала старуха.

Она поставила на пол миску с дряблыми огурцами пополам с квашеной капустой, и стала вылазить на свет божий. Пока она запирала подполье на пудовый замок, парни расселись за столом. Чита разлил коньяк в пять стаканов.

— Чего стоишь, шкет? — строго прикрикнул Панька на еще не пришедшего в себя Зуба. Он, видимо, желал показать Чите, как впредь будет обращаться с этим фэзэушником. — Особое приглашение требуется? А то я те щас сделаю реверанс!

И он глянул на Читу — как, мол, я его? Только тот и внимания не обратил на Панькины старания.

— Я не хочу, — сказал Зуб и не узнал своего голоса.

Тогда Чита медленно повернулся к нему всем телом и молча указал на место за столом. Взгляд у него был такой, что Зубу и в голову не пришло ослушаться.

Он сел на лавку, оказавшись между Панькой и Стаськой. Старуха, торопливо вешая на шею тесьму с ключом, примостилась рядом с Читой. Глаза ее не отрывались от стакана, голова уже не тряслась, а ходила ходуном. Как только Чита, а за ним и остальные потянулись к стаканам, она схватила дряблой лапкой свой стакан и стала торопливо пить мелкими трудными глотками, роняя капли коньяка на кофту. Глаза ее сразу заслезились, и слезы, блеснув, пропадали в густой пахоте морщин.