Клавдия Лукашевич - Дядюшка-флейтист (сборник)

Пение стало раздаваться все громче и громче. Свежий, чистый голосок маленькой певицы звучал как серебряный колокольчик, и переливался вместе со звуками флейты.

– Очень хорошо выходит, Наташенька! Расчудесно! Вы точно настоящая певица! – восторгался Николай Васильевич. – Ну-ка, еще разок!

И ободренная девочка, раскрасневшаяся, улыбающаяся, с блестящими глазками, заливалась, как соловей.

У обоих на душе было хорошо и весело. Песня и музыка находят отклики в сердце каждого человека и будят в душе лучшие чувства и мысли.

После игры и пения в долгие зимние вечера Наташа и Николай Васильевич вели нескончаемые разговоры. И тут девочка узнавала много нового – иной мир открывался перед ней.

Николай Васильевич рассказывал, как живут другие люди за пределами их маленькой квартиры, рассказывал, как учатся дети в школах. Иногда он передавал девочке, что помнил, из Священной истории, читал стихи или басни.

– Еще, еще расскажите, – шепотом просила Наташа, восторженно переживавшая радость познания.

– Эх, Наташенька, поучил бы я вас, да сам почти все забыл. Не могу! Перезабыл… Так досадно!..

– Как мне хочется учиться и про все узнать! Как это хорошо! – мечтательно говорила девочка.

– Надо учиться, обязательно. Молите Бога, Наташенька, Он услышит детскую молитву. Все будет тогда к лучшему. Может, и учиться станете.

Наташа глубоко задумывалась…

Иногда Николай Васильевич рассказывал девочке про театры, про актеров, про разные представления – как поют певцы и певицы, как играют на разных инструментах, как народ от восторга бьет в ладоши, сколько там горит огней и как бывает весело.

– Вот, Наташенька, может, и вы будете певицей, когда вырастете, – прибавлял он.

– Мы уж лучше вместе. Вы будете играть на флейте, а я стану петь. Это будет очень хорошо! – отвечала девочка.

– Нет, Наташенька, я не гожусь! Меня тогда и на свете уже не будет, – говорил Николай Васильевич.

– Нет-нет, вы годитесь! Я не хочу без вас! Вы всегда будете на свете, – дрожащим голоском возражала Наташа. На ее глаза наворачивались слезы, и она доверчиво прижималась к дяде.

– Хорошая вы девочка, жалостливая! Малы вы еще, Наташенька, ничего не понимаете! – взволнованно шептал Николай Васильевич. – Наши идут! – вдруг испуганно прерывал он беседу, заслышав шаги.

Музыкальные способности Николая Васильевича скоро открылись и произвели в семье переполох.

Дело было вечером. Марьи Ивановны и Петра Васильевича не было дома. Липа лежала на диване и читала книгу. Наташа сидела в своем обычном уголке.

Совершенно неожиданно из кухни раздались тихие, едва слышные звуки флейты.

Липа приподнялась на диване, отложила книгу и, сдвинув брови, недоумевая, стала прислушиваться; очевидно, она не понимала, что́ это за музыка и откуда она доносится.

Наташа привстала и, вытянув худенькую шею, не спускала с двоюродной сестры торжествующего взгляда; ее рот расплылся в улыбке, глазенки блестели; все ее довольное, счастливое личико, казалось, говорило: «Ты удивлена? Ты не понимаешь, что это и откуда? А я знаю и восхищаюсь!»

Девочка не выдержала:

– Липочка, ведь это Николай Васильевич играет. Как хорошо! Он может и другие песни сыграть, еще лучше. Хотите, я попрошу?

Тут произошло нечто неожиданное. Липа стремительно сорвалась с места, лицо ее стало красным и злым, она распахнула дверь в прихожую и закричала:

– Николай Васильевич, вы, должно быть, совсем помешались?! Я – дома, я занята, читаю, а вы свистите тут на какой-то дудке!..

– Извините, Олимпиада Петровна! Я думал, что вы не услышите. Я тихонько, – сконфузившись, отвечал Николай Васильевич.

– Думают только индейские петухи! – резко ответила Липа и снова легла на диван. – А тебе, Наталья, еще достанется. Ты что-то очень большую волю берешь!

Наташа словно застыла на своей скамейке за диваном, без слов, без движения, с горькой обидой в сердце. «Бедный, бедный Николай Васильевич! Ему ничего не позволяют. И за все-то его бранят! Сама Липа свой “Приер дивиер” играет – как иногда гремит, и все ничего. А Николаю Васильевичу и тихонько поиграть нельзя», – с горечью размышляла девочка и еще сильнее желала скорее вырасти большой, взять к себе жить Николая Васильевича, позволить ему играть громко, на всю квартиру, и не пускать к себе Липу.

Когда вернулась домой Марья Ивановна, Липа, раскрасневшись, с негодованием рассказала матери о произошедшем:

– Вообразите, мама, дядюшка вздумал сегодня на всю квартиру на дудке свистеть! Вот флейтист явился!