Эдуард Веркин - Пролог (сборник)

Печати были целы, двуглавый человек улыбался с них надежной и искренней зубастой улыбкой, какой он улыбался уже вторую тысячу лет, двуглавый человек говорил о том, что никто так и не осмелился нарушить целостность замка и волю владыки. Впрочем, и без печати было видно, что решетки не поднимали уже давно – вокруг них скопились целые холмики красного мусора, в котором уже построили свои дырчатые жилища желтые муравьи.

– Как у тебя? – крикнул снизу И. – Печати целы?

– Все в порядке. – Великий спустился на землю. – Тут все заросло, но это ничего. Можно начинать.

Он брезгливо вытер о халат руки и осторожно, не поднимая головы, одними глазами, поглядел на небо, но там было все в порядке, чисто и даже без облаков, и это было плохо, Великий чувствовал бы себя лучше, если бы там собрались тучи.

И. кивнул воину, тот поднял наперевес тяжелый боевой молот и направился к крайнему кувшину.

Великий услышал, как у него позорно задрожали коленки, и увидел, как И. продел руку в широкую кожаную лямку, продетую сквозь рукоять меча.

Первый кувшин лопнул сразу, даже с какой-то неприличной готовностью, будто все это время только и ждал, когда в него вопьется шипастая сталь молота. В его гладком боку образовалось большое треугольное отверстие, из него вырвалось густое облако пыли, которое коконом окутало молотобойца; воин выронил оружие, согнулся пополам, и его вырвало. Дрессированные гвардейцы ощетинились копьями с отравленными наконечниками и выставили перед собой кожаные щиты с бляхами, мгновенно отгородив Великого и И. от любой возможной опасности, включая бешеного носорога. Рабы трусливо отпрыгнули в стороны.

– Это просто воздух, – сказал И. – Он отравлен, вернее, застоялся. Я думаю, он безвреден, взгляни на солдата.

Великий посмотрел на солдата. Выглядел тот смущенно, но уже вполне здорово, стоял прямо и пытался скрыть носком своего сапога свой же грех.

– Назад, – приказал Великий, и окружавший их кожано-железный шар распался, расчистив проход.

– Я, пожалуй, пойду первым, – сказал И., и Великий спорить не стал.

И. вытянул из ножен свой меч-осетр, хмыкнул и шагнул в треугольный проем, за ним последовал один из гвардейцев, тоже с мечом на изготовку, и только потом, достав из кармана пропитанный эссенцией роз платок и приложив его к носу и рту, а другой рукой подобрав полы платья, в кувшине исчез Великий.

Воняло на самом деле сильно, Великому даже показалось, что вонь режет глаза и что от нее перехватывает грудь и не спасает и розовый платок; Великий попытался задержать дыхание, но получилось ненадолго – он вдохнул и сразу жестко и болезненно закашлялся, а И. стал сильно и больно стучать ему по спине.

Когда глаза привыкли, Великий осмотрелся и понял, почему воняет: дно кувшина толсто покрывала чешуйчатая короста, в некоторых местах всползавшая даже на стены. Но, кроме грязи, в кувшине никого не было, он был пуст; Великий раскрыл с удивлением рот и собрался…

– Вот он, – шепнул И. и указал клинком на противоположную стену.

Великий сощурился и, растянув пальцами глаза, вгляделся в самый кончик лезвия.

Возле стены сидела худая черная обезьяна, она была совершенно грязна и поэтому неотличима от окружающей обстановки. Обезьяна лениво копалась в своей черной гриве, наматывая на пальцы длинные пряди волос, что-то в них выискивая и засовывая результаты поисков в рот. На вошедших она не обращала совершенно никакого внимания, слишком поглощена была своим занятием.

И. вытянул руку и слегка поцарапал лезвием существо, но оно никак себя не проявило, продолжая свои задумчивые поиски. И. победно улыбнулся и произнес лукаво:

– Видимо, он ищет в себе божественные зерна.

Великий отодвинул И. и шагнул вперед.

– Ты слышишь меня?! – громко спросил он у существа.

Обезьяна не ответила.

– Ты слышишь меня, несчастный?! – повторил он свой вопрос.

Обезьяна засунула руку в рот и стала грызть пальцы.

– Он нас не слышит и не видит, – сказал И. – Он не знаком с людьми и не может их воспринимать.

– Ты прав, пожалуй, – с грустью сказал Великий. – Он совершенный дикарь.

– Он не дикарь, – возразил И. – Он никто. Дикарь кинулся бы на нас и попытался убить, а ему все равно. Он даже не животное, он пустота. Если в нем и было что-то изначально, то оно не проросло.

Они вылезли из кувшина, Великий потребовал подать сока, и они его пили и с удовольствием морщились от нестерпимой кислоты, заглушавшей, как им казалось, этот тяжелый запах.