Эдуард Веркин - Пролог (сборник)

Вокруг было полно волчьих следов. Они кружили рядом, и некоторые осмеливались подойти близко, совсем близко, на шаг, на вдох. Но ни один не решился его тронуть.

Я постоял некоторое время возле, потом отправился дальше, вдоль реки. Я не очень знал, куда идти, но знал, что дойду. Дойду, а чего? Знал, что там, за воротами райского сада, все еще жив единорог. Знал, что в далеких вечерних сумерках овсяного поля уже ждет меня злой и невыспавшийся страж. Я буду краток, если что».

Сестрорецкий закончил чтение и закрыл тетрадь. Выражение лица у него было непонятное, а паузу он повесил умело.

– Ну? – не утерпел я. – Как?

– Пойдет, – сказал Сестрорецкий. – Нормально для дебюта, хотя и длиннотно. Только почему «Соленый стриж»? И где четвертая часть? Тут же явно не хватает логичной четвертой части, одни обрывки. Фрагментарно как-то…

– Не сделал пока, – объяснил я. – Только финал написал. Думаю до конца лета закончить, там и название объясняется. Соленый стриж это…

– Неплохой рассказец может получиться, – отметил Сестрорецкий снисходительно. – Но, конечно, надо дорабатывать. Дорабатывать, добиваться прозрачности звука, избавляться от блох.

Я почувствовал, как горят уши. Зря я Сестрорецкому дал почитать, совсем зря. Сестрорецкий хоть и поэт, а свинья. Блохи ему мешают, блоха свинье не товарищ.

– Правда, есть один большой минус, – сказал Сестрорецкий.

– Какой?

– Вранье все это. – Сестрорецкий почесал моей тетрадью подбородок. – Байки старого примуса, а художник должен глубоко…

Сестрорецкий сжал кулак, потряс им у меня перед лицом, чтобы я не сомневался, что художник должен глубоко.

– Это не байки, это правда, – возразил я. – Все так и было.

– Ага, так все и было, само собой… Кстати, и финал мне тоже не очень нравится.

Сестрорецкий поковырял в зубах ногтем.

– Как-то… не так, – сказал он. – Недожато.

– Что не так? Все так, все дожато. Все так и было. Торчали на крыше, пережидали разлив. Грамотей совсем плох был весной, ноги у него тогда уже отнялись, прострелило всего, лицо набок съехало. Заснул да и свалился в воду.

– Это понятно, – кивнул Сестрорецкий. – Обычное дело, заснул, свалился, захлебнулся, с кем не бывает, все это так. Но вот в конце у тебя что? Вот смотри: «сидел, привалившись к сосне». Как-то… Пусть он у тебя в канаве лежит лучше.

– Почему именно в канаве?

– Это традиционно, – пояснил Сестрорецкий. – В канаве и под забором, вот как должны оканчивать дни настоящие писатели. С поэтами, конечно, все сложнее, но…

– У нас там не было забора, – напомнил я.

– Но канава-то была?

Сестрорецкий пренебрежительно бросил тетрадку на стол. Он всегда так, считает, что только он мастер, а остальные так себе, далеко и вокруг. Поэтому я не люблю с ним в лавке дежурить, лучше одному, чем с Сестрорецким.

– Канава, нищета, непризнанность, – произнес Сестрорецкий с оправданным пылом. – Я в тишь войду – и стихну, был и нету – вот к чему должно стремиться!

– У меня канавой первая глава заканчивается, – осторожно напомнил я.

– Вот видишь, – тут же привычно поморщился Сестрорецкий. – У тебя нет еще прочного сочинительского опыта. Вместо того чтобы приберечь канаву на финал, ты школярски использовал ее уже в первой главе. А в третьей у тебя что? У тебя главный герой вроде как спасает ребенка, а мужики его за это бьют поленьями? Логика где, а?

– Мужики просто настроились уже, – объяснил я. – Надо было кого-то бить. Старосту бить нельзя, начальство все ж, жену его неудобно, баба потому что, я еще мал. Вот они грамотея и побили.

– Не знаю, – покачал головой Сестрорецкий. – Не знаю, не знаю, неубедительно…

На Сестрорецкого села муха, он ее согнал.

– Неубедительно. А потом… – Сестрорецкий не унимался, потрогал мою тетрадь пальцем уже брезгливо. – А потом у тебя же фантастика. Фантастика – не наш метод, ты не забыл?

– Где же там фантастика? – не понял я.

– Там сплошная фантастика. – Сестрорецкий щелкнул пальцем по обложке. – У тебя хромоногий бродяга декламирует какие-то там стихи – и отчитывает ведьму! Это бред и сказки.

Сестрорецкий почесался и повторил:

– Это бред, сказки и вредное мракобесие!

Сестрорецкий разбушевался. Муха снова на него села.

– Фантастика есть тупик и мозговое растление, – заявил он. – Тебе что на семинаре говорили? Фантастика уводит людей с торного созидательного пути в зловонные болота эскейпизма! Ты хоть представляешь, что такое ведьма?!

– Я видел… – попытался я возразить.