Рудо Мориц - Его большой день

— Я очень хотел видеть Прагу!

— Ну так садись, — зовет его Ярослав.

Но у Миирилайнена уже нет ни душевных, ни физических сил противиться притягательному видению — теплому местечку в автобусе. Он берется за ручку дверцы, однако отворить ее уже не в состоянии.

— Тогда дай велосипед. — Ярослав забирает велосипед у финна.

Он ниже, удобнее, ехать на нем будет легче.

И Ярослав двинулся преодолевать свои последние двадцать километров. Снова один. Сейчас дело уже не во времени, главное — пройти этап до конца, не сойти с дистанции. Себе он уже ничем не поможет, но нельзя же подводить команду! Может, ему еще улыбнется удача, и он возьмет реванш потом. Отдохнет и подождет — что-то покажут трассы на родной земле, где он знает каждый километр.

После смены велосипеда стало легче, но приходится так сильно напрягать, вытягивая, ноги. Быстрей, быстрей! Дорога каждая минута! Ярослав рванул вперед, и мотор автобуса заработал веселее. Шофер довольно осклабился и замахал, притормозив, чтобы судьям не показалось, будто он помогает отставшему гонщику.

Вдоль трассы людей все больше и больше — верный признак того, что близко город. Скорей бы уж! Но впереди еще добрых пятнадцать километров, а для усталого тела и угнетенного духа это многовато, до финиша же далеко, ох как далеко…

Ярослав не бережет сил, не отдавая себе отчета в том, что он расходует остатки их, ему страстно хочется, чтобы все поскорее было позади. Несколько километров ему даже удается пройти, увеличивая темп, несмотря на сильный встречный ветер. Несколько километров… а потом с тем большей настойчивостью дает себя знать усталость. Это ясно слышит сердце, стучит, как пожарный колокол. Снова пот заливает лицо, воспаленные глаза, ноги становятся все тяжелее, все ленивее. Шофер сзади виртуозно просигналил, давая знак, что Ярослав сдал темп, пытается его таким образом ободрить. Ярослав стискивает зубы, напрягается, но… нет, не получается, надо перевести дух хоть ненадолго, может, потом прибавит. Впереди снова белые слова, расположенные наискось через дорогу, но приближаются они еле-еле, не бегут навстречу — тащатся, плетутся шагом. И буквы пьяно шатаются.

Мотор автобуса, словно сытый кот, мурлычет тихую песню. Уютная песня дразнит усталые нервы Ярослава, напоминает, что вот оно рядом — тепло и покой; только соскочить с седла, и тогда уже не надо заставлять ноги напрягаться, разом все кончится.

Да, разом все кончится!

Но как он посмотрит на товарищей из команды? Как взглянет в глаза Божене? Чем оправдается перед ребятами из бригады? Сдаться! У финна были причины — колики какие-то, видать. Наверно, и с Адлером случилось что-то серьезное, да и с остальными. Что он скажет в свое оправдание? Почему сложил оружие? Устал, что ли? Ишь ты, знал ведь, что не на курорт отправляется. Тогда надо было сразу признаться: «Ребята, я слабак, нет у меня воли, сколько требуется, не включайте меня в команду». Так и надо было сразу сказать. Вместо меня взяли бы такого, кто не разнюнился бы. Чего тогда было рваться сюда?

В голове гудит, в груди неприятное теснение, ноги еле-еле крутят педали, колеса катятся, но уже не свистят по асфальту: не та скорость, чтобы они свистели.

Еще несколько километров…

Еще несколько километров, уж эти-то несколько километров выдержишь, Ярослав!

Он готов выдержать любой ценой, но убаюкивающая песня мотора звучит одурманивающе. До сих пор ему не приходилось испытывать этого на себе, а теперь он верит, что тащиться перед «подчищалкой» — сущий ад. Лишаешься последних сил и воли. В первую очередь воли. Хотя бы на минутку спрятаться от ветра за автобус и передохнуть в затишье! Но за это тебя ждут штрафные очки. И без того сколько очков потеряно! От основной группы он отстал по крайней мере минут на десять; на сколько же впереди те, первые? Минут на двадцать… Наверняка они уже у финиша! Не упади Рудольф, они бы с ним тоже уже отдыхали — и вообще он не измотался бы так и был бы счастлив. Как же зыбко счастье! Все его радужные надежды на одно из первых мест рухнули в одно мгновенье. Ему осталось последнее место. Ах, черт, ведь самое последнее! Ярославу стало совсем тоскливо. Стоит ли вообще теперь надрываться? И так участь его решена. В итоге последнее или пусть пятое от конца — разве это место? Стыдно будет даже признаться. И без того об этом будут кричать все газеты. Пишут, конечно: мол, каждому, прошедшему до конца всю велогонку Мира, честь и хвала. Но он-то хотел большего, он хотел рассказать, как пришлось бороться, а за последнее место какая же борьба? Разумеется, можно кончить и иначе — сказать: так, мол, и так, здесь вот у меня болит — и баста.