Семён Самсонов - Повести и рассказы

— Это, наверное, наши бомбят, — сказал мой собеседник, но, немного помолчав, добавил: — А может, фашисты опять лезут…

— Вам приходилось бывать под бомбёжкой? — спросил я.

— Бывал, конечно.

— Ужасное ощущение?

— Честно говоря, страшно… Но когда я находился в окопчике, то оттуда я наблюдал за разрывами бомб так же спокойно, как вот сейчас из этой палатки мы смотрим на рощу. Но позднее я видел людей под настоящей бомбёжкой… Вот им, наверное, было действительно страшно…

Собеседник отпил глоток чая и начал рассказывать. Говорил он не торопясь, словно опасаясь, как бы не пропустить важную деталь.

— Случилось это вот так же, под вечер. На подступах к городу Орёл наши части вели бой за одно село. К переднему краю нужно было срочно подвезти снаряды. К несчастью, дорога оказалась перерезанной фашистами, а другого пути к передовой шофёр Сидоркин, наш уралец, не знал. Он остановил, машину на окраине только что освобождённого села, полыхавшего в огне, и задумался, как быть, как проскочить к своим людям, которые ждут снарядов? Сидоркин знал, что у артиллеристов боеприпасы на исходе и они ждут его с минуты на минуту. Чувство ответственности за выполнение боевого долга, за товарищей, которые, быть может, в эту минуту отбиваются от врага врукопашную, охватило его. С другой стороны, шофёр знал, что рисковать машиной с драгоценным грузом он не имеет права и потому не может необдуманно лезть напролом.

«Вот если бы проскочить где-нибудь сторонкой, в обход противника, — думал Сидоркин, — было бы дело. Но кто укажет путь, если в селе не единой живой души?»

Прошло несколько минут. Шофёр решил посигналить, не покажется ли на его зов кто-нибудь из местных жителей. Он нажал несколько раз на сигнальную кнопку машины, оглядываясь по сторонам, но никто не показывался. Сидоркин продолжал подавать протяжные зовущие сигналы. И вдруг за углом чудом уцелевшей от огня хаты он увидел белую, как лён, голову.

— Эй, кто там, подойди сюда! — крикнул Сидоркин. Голова сразу исчезла. Тогда шофёр начал снова сигналить, на этот раз часто и отрывисто.

И вот из-за угла вышла девочка. Маленькая, худенькая, с испуганным взглядом, с коротко подстриженными, как у мальчика, волосами, она издали наблюдала за машиной с детским любопытством.

— Подойди сюда, не бойся, — хотел ласково сказать шофёр, но огрубевший голос его от волнения прозвучал сурово, и девочка, выйдя из-за угла, не пошла к машине, а остановилась у дома.

— Не бойся, доченька, подойди.

— Да я совсем вас не боюсь, — сказала она и медленно направилась к машине.

Ей было лет двенадцать. Она подошла к шофёру. Тот спросил:

— Доченька, кто-нибудь в селе есть из взрослых?

— Не знаю.

— Как же так не знаешь, ведь не одна же ты тут?

— Ни, одна.

— Так-таки никого, одна?

— Похоже, одна, всех фашисты угнали, а я заховалась на хату…

— М-да, — произнёс Сидоркин. — Знаешь, доченька, может, ты мне поможешь… Понимаешь, я везу снаряды нашим бойцам. Они фашистов бьют на передовой, а у них уже, наверное, все снаряды кончились… И проехать по дороге нельзя, её враг занял… Вот если бы как-нибудь другой дорогой проскочить к селу Ш. Где-нибудь сторонкой. Не знаешь?

— Та как же не знаю, я усе тут знаю, — ответила она живо и, уже совсем осмелев, встала на подножку машины.

— Садись в кабину, — пригласил Сидоркин.

— Ни, я тут буду, — ответила девочка, ухватившись худенькой ручонкой за дверцу кабины.

«Бойкая», подумал шофёр и сказал:

— Тогда держись хорошенько.

Машина мчалась по узкой просёлочной дороге, вздрагивая и подпрыгивая так, что белая головка девочки качалась из стороны в сторону. Встречный ветер развевал светлые волосы и так рвал уголки воротничка ситцевого платья, что они трепыхались, как листья дерева в бурю. Сидоркин правил машиной и время от времени взглядывал на эту худенькую девчурку с серыми доверчивыми глазами. Ему вдруг стало жаль её. Он сказал:

— Может, ты, доченька, больше не поедешь, боишься?

— Ни, не боюсь.

Проводница была немногословна, за дверцу машины держалась крепко и время от времени, на развилках и поворотах дороги показывала свободной рукой путь шофёру. Так они подъехали к оврагу и, чтобы не обнаружить себя, решили проехать оврагом метров триста, но, как нарочно, машина застряла. Сидоркин заволновался: и так уже изрядно задержался, а тут снова неприятности.

В это время фашистские самолёты начали бомбить овраг. Воздух наполнился рёвом моторов, трескучим шумом зениток и противным воем падающих бомб. Осколком бомбы шофёр был ранен в ногу. Другая бомба подожгла машину. Пламя подбиралось по горящему брезенту к ящикам с боеприпасами. Казалось, взрыв неминуем. Перепуганная девочка, по сигналу шофёра, начала срывать брезент, но у неё нехватало ни сил, ни уменья.