Елена Батуева - Паутина

Как ни странно, на «карлу» Никодим совсем не обиделся — видимо, почувствовал в Лене настоящего противника. Он лишь утёр нос грязным платочком, встал на мыски, прошептал ей что-то на ухо и побежал в кусты, видимо, доставать шкатулку. Я с подозрением посмотрела на подругу. Она, всем своим существом, пытаясь справиться с распиравшим её хохотом, проговорила:

— Он сказал, что ты шпиёнка, хотела выдать меня за себя, но он сразу тебя распознал и, как только я велю, поможет тебя схватить, казнить, а потом долго мучить. Именно в этой последовательности, — объявила Лена, нарочито коверкая слова.

— Уголовник, садист, нечисть вшивая, весь мхом зарос, — продолжала тираду раздосадованная я. — Маразматик с манией преследования!..

Меня прервал появившийся Никодим. В одной руке он держал шкатулку, в другой — как можно было догадаться — палку. Я недоверчиво осмотрела и то и другое; Лена, поняв меня без слов, сначала вырвала у отпирающегося гнома палку, бросила её в озеро, а потом взяла в руки шкатулку. «Ну и с чего тут начать?» — проговорила она, осматривая шкатулку сверху донизу. Пока она с ней копошилась, Никодим не сводил с меня взгляда. Мы готовы были наброситься друг на друга, исчерпав про себя весь запас ругательств в адрес друг друга, как вдруг Лена открыла шкатулку.

— Это тебе, — она протянула мне старый, покрытый ржавчиной ключ; на самом дне шкатулки, затянутой чёрной тканью, я заметила белый кусок бумаги. — А это мне… — тихо проговорила Лена, разворачивая письмо.

— От кого? — затаив дыхание спросила я.

— От мамы с папой, — дрожащим голосом ответила Лена. Она вся была в чтении, и я просто не могла её прервать. Ни разу после случившегося я не спрашивала у неё, что было в том письме. Зачем? Если, как только она впоследствии доставала его, чтобы просто переложить с места на место или перечитать выученные наизусть строки, на глаза её наворачивались слёзы…

— Я пожалуй, пойду, — тихо промямлила я, чувствуя себя с каждым словом всё глупее и глупее. Лена едва заметно кивнула, и я, забравшись на лошадь, совершенно забыв про шкалу Обратуса, понеслась в сторону замка. В руке был зажат старый ключ. Так оно и должно было случиться, я словно возвращалась на десять лет назад, туда, где великие маги и волшебницы вели свой бой за счастье своих детей. Всё происходило теперь так, как должно было быть, как было ими запланировано давным давно. Мне должен был дуть в лицо этот ветер, рядом должны были пролетать птицы, всё должно было вернуться к жизни так же внезапно, как вернулась к жизни я.

Дышать, дышать полной грудью, дышать до боли в рёбрах. Скакать так быстро, как может конь, а если нет — ещё быстрее. Шкала Обратуса — шкала магического времени, но какое волшебство, если я спешила к своему отцу?! Какое волшебство, если и без него я могла обогнать полёт мысли, полёт фантазии…

Сен-Дельжотар предстал передо мной в своём былом могуществе. Не было тех угрожающих форм и очертаний, ничего такого, что могло бы внушить опасения или отпугнуть. Мне навстречу прямо из ворот крепостной стены замка вышел слепой монах, лаяла собака. Салтык выбежал на дорогу, и моя лошадь встала на дыбы. Я спешилась, оббежала счастливого от чего-то пса и направилась к дверям замка. Отец Филипп перегородил мне дорогу:

— Куда вы?! Стойте!

— Уйдите! — попыталась отвязаться от него я. — Уйдите, отец Филипп! У меня есть ключ! Там он! Я знаю!..

— Кто вы? — недоверчиво спросил монах. — В прошлый раз вы назвались Еленой фон Милош, если я не ошибаюсь. А я никогда не ошибаюсь: с тех самых пор, как я ослеп, мой слух меня ни разу не подводил. Так кто вы на этот раз?! — спросил он сурово.

— Анна, Анна Кеслер, — совсем запыхавшись представилась я. — Пустите, умоляю!

— Анна Кеслер? Вы точно уверены?

— Да точно, точно! — я еле отдышалась. — Пустите!

— И у вас есть ключ? — всё ещё недоверчиво вопрошал отец Филипп. Салтык ластился возле моих ног. — Салтык, она говорит правду? — пёс одобрительно гавкнул. — Ну что ж, монах засуетился. — Проходите, прошу вас. И не серчайте на старика, господин Удо нагнетал на меня ужас все эти десять лет.

— Удо больше никого не тронет, — проговорила я, направляясь к дверям.

— Как?! Неужели всё?.. Неужели наконец-то всё вернётся на свои места?

— Если он там, то да, — дрожащими руками я пыталась вставить ключ в замочную скважину.

— Он там, миледи, — проговорил монах тихим уверенным голосом; от неожиданности и я обернулась и увидела, как по его лицу текут слёзы. Десять лет я искупал свой грех перед вашей семьёй; носил ему еду, оставлял на пороге, а потом находил пустую корзину. Идите, миледи! — отец Филипп улыбался.