Михаил Жестев - Приключения маленького тракториста

— А Шугаю что дали?

— Мотоцикл, — с горечью ответил Форсистов. — Мой мотоцикл! Значит, не смогли еще использовать золотую жилу.

— Золотую? — переспросил Алешка.

— Это, парень, особая жила, — с азартом стал объяснять Форсистов. — Вот говорят, — деньги, деньги великая штука! Один украл десять тысяч и в тюрьму попал. Выходит, — не деньги, а тюрьма. А другой славу за хвост уцепил. А рубль славы — сто рублей денег! Слава — вот она, наша золотая жила! Схватим, так обоих осияет. Не мотоцикл — свою легковушку заимеем. В Москву на выставку поедем, золотую медаль отхватим. Тогда только пусть попробуют не дать нам запасных деталей. Это мне-то, лучшему трактористу? Держись, Шугай! Мы ему покажем! Осенью сместим с первого места! Хватит! Выковыривайся…

— Нехорошо получается, Харитон Дорофеевич, — неожиданно перебил Алешка.

— Все хорошо, — возразил Форсистов. — Все, что нам хорошо, стало быть, вообще хорошо!

— Мы двое, а Шугай один.

— И у Шугая есть стажер, — тряхнул головой Харитон. — А ты по бумагам кто при мне?

— Но ведь я не стажер.

— Был бы не стажер, — давно бы отобрали тебя. Ты это учти…

Алешка хотел крикнуть, что он не позволит обманным путем одолеть Шугая, но чувство осторожности подсказало ему, что пока лучше не спорить с Форсистовым. Ишь ты, славы захотел, легковой машины! А как лягушки квакают, видал? Алешка выпрыгнул из кабинки и, оставив Харитона у машины, зашагал к дороге. Нет, не возьмет Форсистов верх над Шугаем. Пусть Харитон что-то мудрит там с трудоднями, — не жалко! Пусть он заставляет работать на себя, — ладно, ничего не поделаешь. Но заставить Алешку предать своего друга — никогда! Алешка шел к дому с одной мыслью: с первым ночным поездом добраться до Шугая и все ему рассказать. У калитки кто-то окликнул его:

— Алешка, это ты?

Алешка оглянулся и увидел Кольку.

— Колька! Лопата! — Алешка был так зол в эту минуту, что набросился и на своего серебрянского товарища. — Предал меня? Зачем все рассказал Форсистову?

— А ты не ярись, — остановил его Лопатин. — Тебе же лучше сделал. Ведь работаешь?

— Гнус этот Форсистов!

— Где он?

— В поле… А зачем потребовался?

— Дело есть…

— А училище?

— Бросил… Опасно стало… Боялся, дядя Иван все узнает…

— Как же теперь мы обменяемся документами? — приуныл Алешка. — Помнишь уговор — станешь трактористом и обменяемся…

— Я уже получил… Пришел в сельсовет и заявил, что потерял метрики, — мне новые выдали. Я теперь опять Николай Лопатин…

— Постой, постой, — встревоженно спросил Алешка. — А где же я? Ты же был — я.

— Выходит, нет тебя, — развел руками Лопатин.

— Это как так нет меня? — возмутился Алешка. — Значит, ты — это я…

— Ты — это ты, — признал Лопатин. — Ну, а с другой стороны…

— А где же мои документы? Давай сюда! — потребовал Алешка.

— Я их в реку бросил… С ними беды не оберешься… А теперь и ты Колька, и я Колька. Ты Лопатин, и я Лопатин. У нас полдеревни Лопатиных — и что ни двор, — свой Николай!

И все-таки утонул ты, Алешка. Не сам, — твои документы. Официальный утопленник! Но признать себя утопленником он не хотел и решил, что раз Колька вернул свою фамилию, то и он отныне должен стать Алешкой Левшиным. Как это сделать, — Алешка еще не знал. Но во всяком случае он начнет возвращать себе свое настоящее имя с того, что все расскажет Шугаю. Ну, берегись, Харитон Дорофеевич! Не выйдет по-твоему. Алешка не стал даже допытываться, зачем Форсистов потребовался Кольке, забежал в горницу, переоделся и, захватив ломоть хлеба, направился к станции.

Он шел ночной дорогой, не чувствуя усталости после многих часов работы. Как неожиданно все обернулось! Он вернет свое имя! Он останавливался и громко кричал:

— Алешка, это ты?

«Ты!» — отвечало ему лесное эхо.

Он был счастлив. Он предупредит Шугая об опасности. И грозил Форсистову:

— Я тебе покажу золотую жилу!

Алешке удалось незаметно забраться на тормозную площадку товарного вагона, и через несколько часов он уже был в родной деревне. Задами он пробрался к дому Шугая и осторожно постучал в окно. В предрассветной темноте Шугай не сразу узнал Алешку. Алешка ждал, что Никита Иванович обрадуется, сразу проведет его в горницу, но тот даже не поздоровался с ним и встал в дверях, словно загораживая дорогу незваному гостю.