Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый

И Джеральд, который однажды принес мне целую коробку крупной свежей клубники.

Джеральд был моим любимым смотрителем.

У меня уже давным-давно не было настоящего смотрителя. Мак говорит, что у него нет денег на няню для обезьяны. А в те прежние дни Джеральд чистил мою клетку, а Мак меня кормил.

Когда я думаю о всех тех людях, что заботились обо мне, то перед глазами прежде всего встает Мак, который был рядом день за днем и год за годом. Мак, который купил меня, вырастил и говорит теперь, что я перестал быть забавным.

Как будто силвербэк вообще может быть забавным.

Лунный свет падает на замершие карусели, на безмолвную стойку с попкорном и прилавок с кожаными ремнями, которые пахнут давно умершими коровами.

Звук тяжелого дыхания Стеллы напоминает шум ветра в кронах деревьев, и я терпеливо жду, когда сон наконец меня отыщет.

Мак дает мне новый черный карандаш и кучу чистой бумаги. Пора снова работать.

Я нюхаю карандаш, катаю его в руках, слегка вдавливаю острый кончик себе в ладонь.

Нет ничего, что бы я любил больше новенького карандаша.

Я оглядываю свои владения в поисках предмета для рисования. Что тут есть черного?

Можно было бы нарисовать старую банановую шкурку, но я их все съел.

Не-Салки коричневого цвета. Мой маленький бассейн – голубого. Изюм в глазури, который я отложил, чтобы съесть днем, белый (по крайней мере, снаружи).

И тут я вижу какое-то движение в углу.

У меня посетитель!

Меня навестил блестящий жук. Букашки часто пересекают мои владения на своем пути.

«Привет, жук!» – говорю я.

Он замирает, не издав ни звука. Букашки никогда не желают общаться.

Этот жук – красавец, его тело похоже на блестящий орех. Он черный, как беззвездная ночь.

Вот оно! Его-то я и нарисую.

Сложно рисовать что-то незнакомое. Со мной такое редко случается.

Но я пытаюсь. Я смотрю на жука, который оказывается достаточно любезен, чтобы не двигаться, а потом опять на бумагу. Я рисую его тело, ноги, маленькие усики, его общее мрачное выражение.

Мне везет. Жук остается до вечера. Обычно букашки здесь не задерживаются. Я начинаю волноваться, все ли с ним в порядке.

Боб, который не прочь время от времени перекусить насекомым, предлагает его съесть.

Я говорю Бобу, что в этом нет необходимости.

Я уже почти заканчиваю свой последний рисунок, когда возвращается Мак. С ним приходят Джордж и Джулия.

Мак входит в мои владения и поднимает рисунок. «А это еще что такое? – спрашивает он. – Ума не приложу, что себе думает Айван, когда рисует. Это же ни на что не похоже. Большущее черное ничто».

Джулия стоит снаружи моих владений. «Можно мне?» – спрашивает она.

Мак подносит мой рисунок к стеклу. Джулия наклоняет голову. Она прикрывает один глаз. Потом открывает его и осматривает мои владения.

«Знаю! – восклицает она. – Это же жук! Видите, вон, около бассейна, жук!»

«Эй, я же недавно обрабатывал тут все от насекомых!» – С этими словами Мак подходит к жуку и поднимает ногу.

Но прежде, чем он успевает ее опустить, жук уносится прочь и исчезает в трещине в стене.

Мак поворачивается к моим рисункам. «Так ты считаешь, что это жук, да? Ну как скажешь».

«О, это точно жук, – говорит Джулия, улыбаясь мне. – Его ни с чем не спутаешь!»

Как хорошо, думаю я, когда рядом есть коллега-художник.

Стелла первая замечает признаки близящихся перемен, а вскоре и все мы начинаем ощущать их.

В наш «Шатер» везут новое животное.

Как мы об этом узнали? Ну мы же слушаем, мы смотрим, и – это самое главное – мы держим нос по ветру.

Когда близятся перемены, от людей всегда начинает странно пахнуть.

Вроде запаха гнилого мяса с легкой примесью папайи.

Боб опасается, что нашим новым соседом будет огромная кошка с прищуренными глазами и гибким хвостом. Но Стелла говорит, что сегодня днем грузовик привезет к нам маленького слоненка.

«Откуда ты знаешь?» – спрашиваю я и втягиваю воздух носом, но чувствую лишь запах сладкого попкорна.

Я люблю сладкий попкорн.

«Я ее слышу, – говорит Стелла, – она плачет и зовет маму».

Я прислушиваюсь. Шум проносящихся машин. Храп малайских медведей, доносящийся из их проволочных владений.

И никаких слонов.

«Ты просто надеешься на это», – говорю я Стелле.