Виктор Баныкин - Лешкина любовь

— Поделим? — вопросительно поглядел на Гриньку Минька. — Женьке тоже чего-нибудь подбросим.

Женька в сердцах плюнул.

— Мне Санькиного ничего не надо! Да и вам тоже… К чему вам чужое??

Подумав, он еще сказал, протирая рукавом рубашки свои потускневшие значки:

— Заверните-ка все его барахлишко в эту тряпку и…

— Привяжем кирпич и бросим в Усу? — подсказал Гринька.

— Зачем? — пожал плечами Женька. — Санька подумает, что не только он жулик, но и другие не лучше его. А я бы… я бы положил сверток на крыльцо Жадиным… когда стемнеет.

— Только мы с запиской положим, — сказал Минька. — Напишем: «Никогда больше не воруй! А то»…

— «А то мы в другой раз себе заберем твой клад», — добавил Гринька. — Здорово, Жень?

Помедлив, Женька с запинкой проговорил:

— Рубануть… так уж решительно рубануть: «Санька, никогда больше не воруй!» И точку поставить.

— Можно и так, — не сразу согласились братья Хопровы.

Вертя в руках свой «лунный камень», Женька похвалился, уже совсем забыв про Санькин клад:

— А мне на той неделе Колька Барсук за камешек, знаете, чего сулился отдать? Бинокль. Вот чего!

— Вре-ешь! — не поверил Гринька.

— Честное-пречестное пионерское! Но я свой лунный камень не только на бинокль, но и за Васьки Трынкина акваланг с ластами не променял бы!

Минька недоверчиво покосился на Женьку.

— Не загибай! За милую душу променял бы за бинокль Барсуку, хотя он и с изъянцем: двух стекол не хватает. Да и… и никакой он не лунный, твой этот камень! А самый обыкновенный земной!

— Я давно знал, что не лунный! — поддакнул тотчас Гринька с превеликим удовольствием, и шрам на его виске запунцовел еще ярче. — Ты, Женька, мастак завираться. В прошлом году придумал, будто на Усе катер с космонавтами видел. Будто они рыбалили у Ермакова ерика. Никто не видел, а ты видел. А теперь с новой выдумкой носишься: нашел-де на Молодецком кургане лунный камень! Будто он с луны на Молодецкий упал!

— А разве я виноват, что другие проморгали космонавтов? — ничуть не краснея, спросил с вызовом Женька. — Я только не посмел к ним подойти, а видел всех до одного. Как вот вас.

Гринька подмигнул брату.

— Слышь, Миньк, и хват же этот Женька! Умеет выкручиваться!

— И ничуть я не выкручиваюсь, — упрямо тряхнул головой Женька. Поглядев вдаль, на тянувшийся за огородами синеющий в сумерках косогор, проговорил мечтательно: — Вырасту когда, может, на луне побываю. Уж я и про вас не забуду… цельный мешок лунных камней привезу. Правда привезу! Мне мушкетеры сказали: лет эдак через пятнадцать на луну запросто можно будет попасть. Купил билет, и…

— Какие еще мушкетеры? — переспросил Минька.

— Самые знаменитые на весь мир: д’Артаньян, Атос и Портос.

— Они что, с неба свалились? — уже с насмешкой спросил Гринька.

— Ага, прямо с неба. Их вертолет опустил как раз на тот вон косогор. А я там Зойку пас. Мушкетеры сняли шляпы с длинными перьями, галантно раскланялись, как и подобает благородным людям. Конечно, они были при шпагах и…

Минька с Гринькой чуть не задохнулись от неудержимого хохота.

Снова нисколько не смущаясь, Женька встал, поддернул техасы и на прощание, махая рукой, посоветовал братьям Хопровым:

— Сбегайте завтра на косогор после захода солнца. Мушкетеры снова обещались прилететь. Им у нас тут здорово понравилось!

Направляясь домой, он весело пел:

У калитки Женька столкнулся с выходившей со двора Анютой.

— Спокойной ночи, Женя, — сказала печально Анюта. — А на Саньку… ты уж не шибко серчай. Ему тоже достается. И от отца, и от брата. Да и за маму он переживает. Отец ее поедом ест и за то, что я ушла из дома, и за то, что в милицию пожаловалась… Ведь жулика прораба на днях судить будут. Да и отцу влетит.

Вздохнув, Анюта вдруг схватила Женьку за плечи, прижала к себе и чмокнула его в самую макушку.

— Спокойной ночи! — еще раз сказала девушка, выпуская из рук ошеломленного Женьку, и побежала через дорогу на противоположную сторону улицы.

Солнышко то и дело пропадало за набегавшими на него лебединой белизны облачками, словно бы играло с ними в прятки. С Жигулевского моря на Ермаковку нет-нет да и набегал егозливо ветер — сыровато-пресный, так приятно освежающий разгоряченных работой парней.

— Давай, давай, поддувай! — безрассудно-весело гоготал бородатый Славка, сидя верхом на коньке крыши.