Владислав Крапивин - Мушкетер и Фея. Повести

Конечно, нападать с тыла — не рыцарское дело. Но, во-первых, Шпуня старше и сильнее, а, во-вторых, сам-то он когда-нибудь нападал по-честному?

Джонни стремительно разбежался и понесся по ледяной полоске! Она была длинная — метров десять. Когда он долетел до середины, враг оказался в широком луче света. И Джонни обмер на лету. Дело в том, что Шпуне полагалось быть гораздо выше. Кроме того, он никогда не носил ярко-красные брючки. И у него не было темных кудряшек, которые падают из-под шапки и запутываются в меховом воротнике!

Одно дело напасть на противника, другое — на невиноватого человека. Да еще на девочку! Джонни берег свой авторитет и очень не любил попадать в глупые положения. Он отчаянно извернулся, проскочил мимо незнакомки и треснулся плечом и подбородком о телеграфный столб. Так треснулся, что тут же и сел на утоптанный снег.

Что должна была сделать нормальная девчонка? Сказать «дурак» и гордо пройти мимо. Или презрительно фыркнуть и тоже пройти. Без оглядки. Эта не прошла. Она ойкнула и подскочила к пострадавшему Джонни.

— Больно стукнулся?

— Вот еще! — сказал Джонни. Снял варежку и потрогал здоровую ссадину на подбородке.

— Вставай, — сказала девочка. — Еще простудишься. Или ты не можешь встать?

— Вот еще… — сказал Джонни и вскочил.

— Какая царапина, — с уважением сказала девочка, глядя ему на подбородок. — Больно?

Джонни сердито мотнул головой. В голове загудело.

— Хочешь, зайдем смажем йодом, — будто знакомому предложила девочка.

— Вот еще, — пробормотал Джонни, с отчаянием чувствуя, что лишь два эти дурацких слова остались в голове, а остальные куда-то выскочили.

Девочка слегка улыбнулась:

— Ну смотри, — сказала она.

А он что? Он смотрел! Потому что свет из окна как раз падал на нее. На ее глаза. Такие синие были глаза, просто с ума сойти! Джонни с ума не сошел, но немного все же поглупел. Поэтому стоял и молчал. И думал, что лицо у нее какое-то совсем необыкновенное. Вернее, даже не думал, а чувствовал. Вроде бы ничего особенного — кудряшки да вздернутый нос. Да царапина над верхней губой. Но глаза — как синие фонарики. Теплые такие, и веселые огоньки в них…

— Ну, пока… — сказала девочка и пошла.

«Вот еще», — чуть не сказал Джонни, но прикусил язык и закашлялся.

Она уходила, а он стоял как полено и ругал себя за глупость. Ну почему не согласился пойти с ней и смазать ссадину? Они бы познакомились! Он бы знал, где она живет! Может, еще пришел бы…

Девочка была уже далеко. Джонни вздохнул и пошел следом. Конечно, если бы ему сказали, что он влюбился, он бы дал этому нахалу! Но… что-то же случилось, раз он брел следом за незнакомкой, хотя подбородок болел, а в голове гудело.

Через два квартала девочка свернула в калитку у одноэтажного дома с большими окнами. Перед окнами стояли заснеженные кусты рябины, и ничего нельзя было различить. Только свет пробивался через ветки — уютный и теплый.

Несколько минут Джонни печально топтался на тротуаре. Потом он услышал музыку.

Джонни и раньше любил музыку. Только не всякую. Ему нравились марши для духового оркестра, а на разные там скрипки и рояли он как-то не обращал внимания. Но эта музыка была особенная. Словно на тонкое стекло осторожно посыпались граненые стеклянные шарики. Они катились, и от них рассыпались искры и радужные зайчики. Потом шарики стали падать реже, музыка сделалась задумчивая, тихая совсем. И Джонни вспомнил, как прошлым летом он поздно вечером встречал на вокзале маму, один-одинешенек. Папа был в командировке. Вера на концерте, а мама вернулась из Москвы, и должен же был кто-то ее встретить. И она тогда так обрадовалась, тихонько засмеялась, и они неторопливо пошли домой, а ночь была светлая и очень теплая… И вот теперь Джонни будто снова шел с мамой, только рядом была и эта девочка…

Музыка кончилась. Джонни постоял еще. Потом у него замерзли в варежках кончики пальцев, и он побрел домой. У него было тихое настроение. Даже если бы Шпуня встретился, Джонни прошел бы мимо.

…Потом Джонни снова приходил к этому дому. Девочку он не видел, зато музыка была каждый вечер. Все та же. Джонни вставал за большой тополь и слушал. Он уже выучил наизусть знакомую мелодию, но она ему ни капельки не надоела. Джонни слушал и представлял, как девочка сидит у пианино, а пальцы ее ласково трогают белые клавиши. И думал, что когда-нибудь выйдет же она из калитки. И тогда… Что тогда, Джонни не очень знал. Но на всякий случай он каждый день расцарапывал ссадину на подбородке, чтобы подольше не заживала.