Сергей Голицын: Городок сорванцов

После недолгих споров совет дружины постановил:

«Поручается детскому писателю такому-то раздобыть тридцать семь палаток».

— Расшибусь, а достану, — сказал я самому себе, вспоминая, как давал обещание Валера.

«Самая главная девочка» вскочила, тряхнув косой.

— Переходим к обсуждению законов будущего городка, — объявила она, явно волнуясь.

Ее смуглые щеки покрылись нервным румянцем, быстро моргали длинные ресницы, верхняя губа подергивалась.

— Мы решили добавить еще один закон! — воскликнула она. — Только не будем говорить о нем Евгению Ивановичу, а то он непременно запретит. Владимир Викторович, знаете, что мы тут надумали? Если все пионеры нашего интерната будут очень дружить между собой, если все они очень, очень захотят» чтобы наш городок был ужасно хороший, чтобы он удался, и всем нам было бы ужасно весело, надо, чтобы… — превозмогая волнение, она вдохнула в себя воздух и докончила фразу: — Одним словом, пусть в нашем городке будет всем все можно. Это наш самый важный закон. Мы его назовем — закон номер первый. — Она быстро отодвинула стул и подбежала к своему пионервожатому. Блеснули ее выразительные глаза, очень подвижные, черные, словно два жучка. — Всем все можно — ну, вы подумайте, какой это будет хороший закон! — и она с азартом оглянула всех.

Я ничего не понял.

— Позволь, позволь, это ты сама придумала? — недоумевал Владимир Викторович.

А девочка покраснела еще гуще и взволнованно продолжала:

— Это не я придумала, а все члены совета дружины. «Всем все можно» — значит, никто в нашем городке ничего не будет запрещать. Вот моя бабушка. Когда в субботу я прихожу домой, я знаю — бабушке очень хочется, чтобы я с ней два часа посидела и ей рассказала, какие у меня за неделю отметки, что в интернате случилось. И я сажусь возле ее кресла на маленькой скамеечке. А потом бабушка мне скажет: «Ну, иди куда хочешь». А если бы бабушка мне запрещала: «Не ходи в кино», «Не ходи гулять», я бы непременно от нее удирала. Когда не запрещают, ну, честное слово, совсем не хочется этого делать.

— Дай я доскажу, — нетерпеливо передернув бровями, перебил «Дон-Кихот» (я потом узнал, что его зовут Эдик Шестаков). — При чем тут бабушка? — Он презрительно поморщился, вышел из-за стола и встал сбоку. — В нашем городке все будет можно. Это мы вот как понимаем: вы, Владимир Викторович, только вдалеке ходите да поглядывайте и нам ничего не запрещайте. А если кто из ребят вздумает хулиганить, вы на него пожалуйтесь в штаб, и мы его там… — Он красноречиво потряс кулаком.

— Не будем так делать. Только я или ты подойдем к такому нарушителю и потихоньку скажем: «Нехорошо», — возразила «главная девочка». — А во второй раз на штаб вызовем, а в третий раз — на линейку.

Вскочил толстый Саша. Волосы у него еще больше взъерошились.

— Нет, не так. «Все можно» — это вроде автобуса без кондуктора. Я расспросил пятнадцать мальчиков шестого класса, а Шейкин, — он кивнул в сторону Валеры, — по моему поручению расспросил четырнадцать мальчиков пятого класса. И что же выяснилось: когда в автобусах были кондукторы, двенадцать ребят за спины других пассажиров прятались, в окна глядели, старались зайцами проехать. А теперь, когда хочешь, опусти монетку, хочешь — на мороженое прибереги, — только один Витька Панкин билеты в автобусе не берет. А. почему одиннадцать такими сознательными стали? Совестно обманывать, когда тебе доверяют, — закончил Саша свой монолог.

Владимир Викторович взял слово:

— Да, когда-нибудь настанет время, и у всех ребят мира будут такие палаточные городки, где всем все будет можно… Но неужели вы сейчас будете сознательными и не станете нарушать порядка? А мы сумеем ли построить городок с такими законами, где вас не будут держать на веревочке и бранить? Вон, семиклассники даже курят в уборной. В шестом классе пять пионеров двоечников, а Витя Панкин, вместо того чтобы гвозди дергать, побежал бабочек ловить.

— Витька просто дурак — и все, — заметил Валера Шейкин.

— Пусть в нашем городке будут порядки, как в автобусе без кондуктора, — мечтательно протянула «главная девочка».

В конце концов Владимир Викторович сказал, что он обо всем подумает, обещал ни о чем не говорить ни Евгению Ивановичу, ни воспитателям, но выговорил два маленьких примечания.

Примечание первое: если в городке разразится из ряда вон выходящий скандал, он прикажет горнисту дать четырехкратный сигнал боевой тревоги, объявит ЧП, то есть чрезвычайное положение, и сам будет командовать, сам бранить и наказывать.