Сергей Голицын - Городок сорванцов

— Сегодня на вечерней линейке проголосуем вопрос о названии, — сказала Южка, поглаживая Джека, и добавила: — А если мы никогда не будем баловаться, честное слово, станет очень скучно, правда, Джек? — И она поцеловала собаку в самый нос.

Евгений Иванович попрощался с нами. Бабушка вздохнула, в последний раз обняла Южку. Мы повернули обратно.

Мое сердце не позволяло мне быстро подниматься в гору.

Взгорок горы скрывал наш городок, и только самые его высокие точки — алый флаг на мачте и голубой флаг на штабной палатке — были видны между макушками сосен.

Пришлось мне отстать от других, остановиться передохнуть.

«А может быть, и правда назвать свою повесть «Городок сорванцов»?» — подумал я про себя и снова не торопясь продолжал подниматься.

Постепенно показался весь городок: зеленые палатки с белыми ромбами номеров — улица Пионерская впереди, улица Туристская — направо, дальше Госпитальная… за ней проспект Гагарина. По ту сторону площади Радости на кухне и в столовой суетился дежурный отряд… Высокие оранжевые сосны окружали поляну…

Вышел Валера, приставил горн ко рту и заиграл сбор на ужин. И тотчас же забегали повсюду ребятишки…

Случайный ветерок развернул голубой шелковый флаг. И предстала перед моими глазами нашитая на флаге эмблема — белый шатер на фоне золотого восходящего солнца.

Собственно говоря, вы, дорогие мои читатели, смело можете захлопнуть книгу: ведь я написал слово «конец».

А мне, должен признаться, ужасно жаль расставаться с моими героями, так жаль, что хочется рассказать о них еще кое-что. Когда я писал свою повесть, то не мог относиться к своим юным героям равнодушно: всех их, кроме Эдика, я искренне и горячо любил.

…Чтобы никто не мешал мне писать, я уехал в далекую деревню за много километров от Москвы.

На улице зима, мороз разукрасил белыми папоротниками оконце в той маленькой комнатушке, где стоит моя кровать и стол с черновиками этой самой рукописи. За перегородкой в русской печке весело потрескивают дрова, самовар поет тоненькую комариную песенку, старенькая бабушка — хозяйка — воюет с ухватами и чугунами, сейчас она меня позовет пить чай, подвинет ко мне кринку коричневого топленого молока, противень горячих румяных пышек…

Пока самовар еще не поспел, я сижу за столом. Карандаш, не поспевая за моими мыслями, быстро бегает по странице; я черкаю и перечеркиваю, вновь заполняю листы…

Может быть, ты, дорогой читатель, кончил мою книгу и удивленно сказал:

— А здорово автор придумал — целый палаточный городок, битком набитый веселыми жителями!

Отвечу тебе: ошибаешься. Я действительно жил в этом городке и лечил там ребят. И все эти сорванцы, описанные мною, живые, подлинные, притом самые обыкновенные мальчики и девочки из школы-интерната; я даже имена им оставил, а фамилии чуть-чуть изменил, а то еще вдруг обидятся или, наоборот, возгордятся.

Да, все, что здесь написано, сущая правда: как городок строился, по каким законам жил и какие там случались необыкновенные происшествия, — все это действительно было. Только в повести описываются приключения одного' лета, а на самом деле я ездил в городок три лета подряд, лечил там ребят и одновременно очень осторожно наблюдал за ними. Я не обмолвился, написав словечко «осторожно». Выбирая какого-нибудь мальчика или девочку для своей книги, я должен был следить за их поступками, за разговорами осторожно, потихоньку: они никак не должны были догадаться, что мне взбрело в голову вылепить из них героев. А то одной девочке я нечаянно проболтался, так она стала вокруг меня вертеться, перед подругами «задаваться» да нос задирать. И пришлось мне ее из своей книги вычеркнуть совсем.

Буркнет мальчик интересное словечко, выкинет какую-нибудь шалость, или появится у него особенно смешное или, наоборот, задумчивое выражение лица, я сперва только запомню, а уже вечером потихоньку запишу в блокнот. И пришлось мне держать свой блокнот на дне чемодана, чтобы мои пронырливые будущие герои ненароком не пронюхали и не прочли бы там о себе.

Теперь я в школе-интернате свой человек. Ребята ко мне привыкли, но считают меня за писателя, так сказать, «третьего сорта». Для них я прежде всего доктор, который их лечит в полотняном городке. Они делятся со мной своими горестями и радостями, советуются о разных своих делах…