Сергей Голицын - Городок сорванцов

«Штаб, штаб!..» — угрюмо пробормотал я про себя, вспоминая, что не имел права протестовать против решений штаба.

Я круто повернулся и пошел жаловаться Владимиру Викторовичу. Начальник городка, выслушав меня, только улыбнулся.

— К сожалению, ничем не могу помочь, — сказал он. — Высшая власть в городке, как вам известно, принадлежит штабу, а штаб по предложению Южки постановил одну палатку у медпункта изъять. Скажите откровенно, ведь палатка-то вам совершенно не нужна?

Ну, как доказать, зачем нужно для госпиталя столько палаток, когда у нас нет ни одного больного? Я взглянул на растерянную союзницу Наташу, круто повернулся и пошел в лес.

Вот почему сейчас, когда Марья Петровна так здорово отчитала Южку за собачку в ведре, я был доволен. Слишком девчонка зазналась. «Пускай прячется в своей палатке, пускай переживает», — со злорадством думал я.

На обед Южка не явилась.

Ко мне подошла Валя Гаврилова и сказала:

— Южка заболела, у нее голова очень болит! А Наташа пошла за цветами. — Видя, что я еще обедаю, Валя мне предложила: — Давайте я сама поставлю Южке градусник, я знаю — он у вас на тумбочке лежит.

Получив разрешение, Валя убежала.

Не успел я выйти из-за стола, как она вернулась.

— У Южки тридцать восемь и три! — с дрожью в голосе сказала она.

Я недоверчиво взглянул на Валю, но ее немного раскосые, широко расставленные глаза глядели на меня так подкупающе правдиво… Я тотчас же встал и поспешил на Пионерскую улицу, в палатку к Южке.

После яркого солнечного света я едва разглядел больную в зеленой полутьме палатки. Она лежала с мокрым полотенцем на лбу.

— Южка, что с тобой?

Я услышал протяжный жалобный стон.

— Вот какие неприятности. Кажется, заболела серьезно.

— Ты дойти до лазарета сможешь? — сухо спросил я. — Или тебя перенести?

— Смогу, — простонала Южка. Я обернулся к Вале Гавриловой.

— Валя, давай быстро простыни, одеяло, нет — три одеяла, подушку. Поместим ее в палатку для больных мальчиков, раз вы отняли у меня палатку для девочек.

Мы повели Южку под руки. Валя с одной стороны, я-с другой. Больная едва передвигала ноги. Мы поставили раскладушку. Валя заботливо постелила…

Я выслушал у Южки легкие и сердце, осмотрел горло и язык, пощупал живот, колени, но ничего тревожного не нашел.

Южка едва говорила. Глаза ее были заплаканы. Мы уложили больную; я дал ей таблетку жаропонижающего, разрешил Вале посидеть рядом и почитать книгу, а сам отправился в свою палатку подремать-благо наступил тихий час.

За полдником Владимир Викторович спросил меня, чем больна Южка.

Чем больна? Каждый врач великолепно знает, что многие болезни начинаются с головных болей и высокой температуры. Я пожал плечами, пробормотал что-то насчет возможного гриппа или КВДП, то есть «катара верхних дыхательных путей», потом вспомнил сегодняшнюю сцену с Марьей Петровной и сослался также на нервное расстройство.

После ужина я подошел к Южке и спросил, как она себя чувствует. Она только простонала и закатила глаза.

Я поставил ей градусник и пошел смотреть, как Наташа Толстенкова перевязывает одному мальчику ногу. Истекли положенные десять минут, и я снова направился к Южке. Подошел к палатке очень тихо, осторожно откинул полотнище… То, что я увидел, было невероятно!

Южка, которая только что едва говорила, сейчас сидела на кровати, стиснув от напряжения зубы, и изо всей силы терла между ладонями градусник.

Я выхватил градусник из ее рук — температура подскочила до 42 градусов. Тронул Южкин лоб — он был совсем холодный.

Первым моим порывом было схватить негодную девчонку за руку или за косу, неистово закричать «вон отсюда!» и вышвырнуть из палатки. Но — стоп! А четвертый закон? Чтобы сдержать свои чувства, я выскочил из палатки.

— Доктор, милый, пожалейте меня, я такая несчастная! — услышал я за спиной приглушенные рыдания.

Помнится, еще в раннем детстве мы, сорванцы-мальчишки, перед классными работами по алгебре вот эдаким способом иной раз нагоняли температуру; и тогда испуганные мамы укладывали нас в постель, но чтобы девочка, да еще председатель совета дружины, да еще начальник штаба, оказалась сорванцом из сорванцов…

«Почему Южка так дико поступила?» — спрашивал я самого себя, сидя на лавочке перед амбулаторией.

Сердце мое тяжело стучало. Как врач я был глубоко возмущен. Как писатель, собирающий материалы для новой повести, я должен был дознаться, — для чего понадобилась вся эта ловко разыгранная комедия. И я решил вернуться в палатку к Южке.