Сергей Голицын - Городок сорванцов

Удручающее молчание было ответом.

— Неужели. больше чем на двенадцать секунд нельзя опаздывать? — спросила, наконец, высокая девочка в очках.

— Да, если опоздаете, получите выговор, — хладнокровно подтвердил Владимир Викторович, — а после трех нарушений правил вас вызовут в штаб.

— Ну и пускай вызовут! — презрительно пожал плечами узкобровый.

— Пускай вызовут, — поддакнул кто-то из мальчиков.

— Пускай вызовут! — сказал Владимир Викторович, но совершенно иным тоном.

Потом ребята заспорили с начальником городка о распорядке дня. Им хотелось работать в колхозе по шесть часов ежедневно.

Владимир Викторович прокашлялся и терпеливо начал объяснять:

— В восемь тридцать завтрак, в четырнадцать ноль-ноль обед. Наши за это время и поработать успевают и выкупаться. Хотите купаться только раз в день, купайтесь позднее, после полдника, в шестнадцать сорок пять. Учтите, завтрак — полчаса, дорога в поле и обратно да плюс мытье рук и ног — час. Значит, на работу вам останется четыре часа, ни на одну минуту больше.

— Раз в городке всем все можно, значит нам можно работать не по четыре, а по шесть часов, а обед отодвинем. Иначе мы не заработаем на поход, — настаивала высокая девочка в очках.

— А наш второй закон, — напомнил Владимир Викторович. — Еще раз повторяю: опаздывать к обеду можно только на двенадцать секунд. Извольте укладываться с работой в колхозе в этот промежуток времени между завтраком и обедом.

Ребята поняли, что Владимира Викторовича не уговорить, и как будто покорились, но тут же вновь горячо заспорили. Они не хотели делиться на два отряда.

Но Владимир Викторович и тут вышел победителем. Он доказал, что на карауле и на кухне лучше всего дежурить небольшим отрядом — в девять-десять человек; но ведь никто не запрещает вести дружбу с ребятами иных отрядов.

Узкобровый мальчик, Миша Огарев, был выбран командиром десятого отряда, та высокая белокурая девочка в очках, Галя Клейн, — командиром одиннадцатого.

Ребята обоих вновь сформированных отрядов отправились купаться. Это было их первое купанье. Но они не помчались с горы к реке с веселыми криками, а пошли медленно и молча, внимательно разглядывая траву под ногами.

— Позови, пожалуйста, Марью Петровну и Алевтину Алексеевну, — попросил Владимир Викторович пробегавшую мимо девочку.

К нам подошли обе воспитательницы. Владимир Викторович обернулся к ним и выразительно сказал:

— Завтра будьте начеку. Завтра штаб держит серьезный экзамен.

— Южка была просто восхитительна, я хотела ее расцеловать! — воскликнула Марья Петровна.

— Рано еще, Марья Петровна, восторгаться, — тихо сказал Владимир Викторович. — Еще раз предупреждаю: будьте начеку. Возможно, завтра понадобится ваша помощь. Они молчат, и я не знаю, о чем они думают.

Сегодня я встал в половине седьмого, чтобы успеть до подъема одеться и умыться.

Когда я вернулся с реки и подошел к палатке штаба, Валера Шейкин, худенький, подтянутый, уже стоял посреди Пионерской улицы с горном в руках. Против него застыла маленькая Тонечка Баташова и уставилась глазами на свои ручные часы.

— Скоро, скоро, секундная стрелка делает последний круг, — нетерпеливо шептала она.

На рукаве ее ковбойки краснела повязка. В первый раз в жизни она была дежурным командиром. Всем своим решительным видом, нахмуренными, чуть заметными бровями, угрожающе растопыренными косичками она стремилась доказать, что будет очень строгим начальником, — только пух полетит от нарушителей дисциплины.

— Подходит стрелка, подходит, — повторяла она, да как крикнет: — Давай!

Валера поднял горн, откинулся и заиграл «подъем».

Солнце выглянуло из-за леса посветило коньки зеленых палаток, белые ромбы номеров и дальний край площади Радости.

И тотчас же палатки на Пионерской и на Туристской улицах зашевелились. Из той, из другой, из третьей

выглянули заспанные лица. Солнце слепило ребячьи глаза, мешало смотреть; еще не совсем проснувшиеся мальчики и девочки жмурились от его ярких лучей и снова прятались в полутьму палаток, будили соседей и выскакивали наружу все в синих трусах, все в голубых майках.

А на проспекте Гагарина палатки стояли неподвижно. -

— Тонечка, побежали их будить, — крикнул я.

— Нельзя, сами должны проснуться.

— Тонечка, милая, да ведь они же не привыкли вставать по горну. Тонечка, они проспят, их накажут.

— Ну и пускай накажут! — недобрая искорка блеснула в серых глазах девочки, полузакрытых мохнатыми ресницами.