Сергей Голицын - Городок сорванцов

— Разве так открывают городок? — услышал я за собой полный презрения шепот.

Я оглянулся. Насмешливо приподняв одну бровь, стоял Эдик Шестаков. Меня он удивил. По-моему, церемония открытия городка проходила очень торжественно. Впрочем, может быть, я недостаточно разбирался в тонкостях пионерского рапорта.

Владимир Викторович, чтобы казаться выше, вскочил на пень и поздравил всех с приездом в полотняный городок.

Затем снова вышла вперед Южка и своим обычным голосом сказала:

— Товарищи, а как же с названием нашего городка? Ведь это же скандал! До сих пор не сумели придумать! Может, кто-нибудь принесет сегодня вечером на заседание штаба хорошее название? А, ребята? — Но вдруг Южка вспомнила, что она официальное лицо, и звонко отчеканила: — Линейка, разойдись!

И начал наш полотняный городок жить да поживать по своим четырем законам. Ежедневно два отряда оставались дежурить — один готовил обед, мыл посуду, прибирал всю территорию; ребята из другого отряда по очереди несли караульную службу и днем и ночью. Через день, через два один из отрядов отправлялся в туристский поход с двумя-тремя ночевками. А все остальные после завтрака шли на работу в колхоз, потом купались, обедали, снова купались, играли, устраивали спортивные соревнования, опять бежали купаться, ужинали, после захода солнца садились у «Костра дружбы» петь песни или слушать рассказы взрослых. В десять часов вечера Валера Шейкин играл отбой.

Как ни странно, ребята очень скоро научились соблюдать все наши законы. «Вызовут на заседание штаба». Эта угроза казалась куда страшнее, чем caмая жестокая проборка взрослых. Все беспрекословно слушались членов штаба и очередного дежурного командира — начальника на одни сутки — и по сигналам горна пять раз в день с двенадцатисекундной точностью выскакивали из палаток, бежали на площадь Радости и выстраивались там по отрядам. Даже удивительный закон «всем все можно» ребята с первых же дней отлично усвоили. Раз ничего не запрещается, значит совсем не хочется безобразничать. Ходили они такими примерными, что я просто диву давался.

«Неужели не надоест им быть паиньками. И жизнь в городке все лето будет идти так гладко, мирно, без сучка, без задоринки?» — спрашивал я самого себя.

Один Витя Панкин, тот самый, который зимой ездил зайцем на автобусе, никак не хотел «разумно и сознательно», как выражался Владимир Викторович, соблюдать наш первый закон. То он на кухню заскакивал без белого фартука, то девочек дергал за косы, а однажды во время тихого часа завопил на весь городок:

— Самолет! Смотрите!

И все выскочили из палаток и, задрав головы, с восхищеньем стали смотреть на чуть видимый нежно-голубой самолет, стремительно летевший на огромной высоте.

В тот же вечер Витю вызвали на заседание штаба и здорово пробрали. Ведь отряды устали после прополки кукурузы, легли после сытного обеда спать, а Витя всех разбудил.

Нарушитель обещал, никогда больше не кричать на тихом часе, даже если будет пролетать целая эскадрилья.

Витю выбрали вратарем нашей сборной футбольной команды. Во время матчей с звенигородскими командами он то и дело бесстрашно кидался вперед и ложился прямо на мяч. Понятно, что и свои и чужие игроки с разбегу жестоко стукали его по ногам, по бокам. Коленки его никогда не заживали; Наташа терпеливо перевязывала их по три раза в день, однако бинты неизменно соскакивали.

Пришлось мне идти жаловаться на Витю в штаб. Я потребовал запретить ему играть в футбол, потребовал вообще запретить эту «опаснейшую» игру… Но Владимир Викторович и все члены штаба дружно мне отвечали, что Витя стойко защищает честь нашего городка и к тому же у нас «все можно», значит нельзя запретить футбол, которым, кстати, увлекается девяносто процентов мальчишек всего мира.

Вообще Витя мне надоел ужасно и не только своими бесконечными ушибами и ранениями. Если он не играл в футбол, он обязательно ловил бабочек. И то и дело ко мне приставал:

— Доктор, скажите, пожалуйста, как ее зовут?

Я терпеливо отвечал — боярышница, капустница, крапивница…

Но Витя забыл в интернате под подушкой pасправилку и энтомологические булавки. Поэтому он относил бабочек в палатку и там безжалостно давил их между страницами книги. Конечно, это было уже полное безобразие. Я несколько раз стыдил Витю, говорил ему: «Смотри, какую ты красавицу погубил», но он нисколько меня не слушался.

Однажды после очередной футбольной потасовки Витя приковылял в нашу амбулаторию весь избитый.