Анастасия Петрова - Кто что скажет – всё равно

– Ну как в школе? – хрипел я по телефону.

– Да нормально. Все передавали тебе, чтобы ты поправлялся, – говорил Паша.

– А она что?

– Тоже просила передать, чтобы ты выздоравливал.

– Правда?

Я ужасно обрадовался и подумал, что, может быть, теперь, когда я заболел, она меня пожалела и перестанет ненавидеть. На следующий день Паша рассказал, что она просила меня ни о чём не беспокоиться и спокойно поправляться. А ещё через день она спросила у Паши, как я себя чувствую.

Ура! После болезни в школу я возвращался окрылённый. Я думал: сейчас войду, а она мне улыбнётся, обрадуется, что я выздоровел.

Я открыл дверь в класс и поздоровался, она повернула голову, кивнула мне:

– За мелом сходи, пожалуйста.

Я ушам своим не поверил, но, как всегда, безропотно отправился за этим самым мелом. По дороге за мелом я сначала злился, обижался, придумывал, что скажу ей, когда вернусь в класс, а потом понял, что сказать-то мне нечего, мне даже не в чем её по большому счёту обвинить. Кроме того, что я ей не нравлюсь. И вдруг мне пришло в голову, что, может быть, для этого нет никаких причин. Ведь иногда мне тоже кто-то не нравится просто так. Почему-то. Сам по себе. Не нравится и всё. Я могу скрывать свою неприязнь, а могу не скрывать. Это уже зависит от меня. От того, кто мне не нравится, ничего не зависит именно потому, что для неприязни нет причин.

Я не нравился своей учительнице, и она этого не скрывала.

Я взял пять кусков мела и положил ей на стол.

– А нельзя было принести сразу… ого! Целых пять! Щедро! – Она иронически мне улыбнулась, и я прямо от кончиков пальцев ног до кончиков волос ощутил, как сильно я ей не нравлюсь. И тогда я подумал: а ведь она мне тоже не нравится, и в этом нет ничего особенного.

Когда у нас в школе один мальчик на уроке пукнул, все смеялись. Просто умирали от хохота. Он, кстати, сам сначала посмотрел на нас испуганно, а потом засмеялся. А Марина Станиславовна, учительница литературы, которая меня не любит, разозлилась. Она сказала: «Что смешного?» И почему-то посмотрела на меня. И хотя у меня почти всегда готовы ответы на её вопросы, тут я не нашёлся что ответить. Я просто перестал смеяться. С трудом, но перестал.

Паша в тот день в школу не пришёл, обсудить было не с кем, так что я вернулся домой и спросил у папы его мнение. Папа занимался работой и совсем не хотел делиться мнением.

– Ну пап, – приставал я.

Папа сидел за компьютером и звонил по двум телефонам.

– Ну что? – Папа как раз набрал номер и включил громкую связь.

– Как ты считаешь, пуки – это смешно?

Папа оцепенел. Стало тихо. Его деловой партнёр как раз снял трубку и услышал меня.

– Уйди, – произнёс папа замогильным голосом, и я понял, что ему совершенно не смешно.

Поскольку с папой ничего не вышло, я пошёл к маме. Я знал, что она много знает про пуки. Она рассказывала, что всё время пукала, когда была мною беременна и у неё был большой живот.

В общем, я зашёл на кухню, сел на стул и стал наблюдать за тем, как мама варит борщ. Суп был уже почти готов, но мама всё ещё хлопотала, добавляла приправы, пробовала. Когда она поднесла ко рту очередную ложку с горячим супом, я спросил:

– Мам, а пукать – это смешно?

Мама слегка подавилась супом, кашлянула и сердито сказала:

– Что ты глупости говоришь! Прямо под руку!

На следующий день после того, как мой одноклассник пукнул, мой другой одноклассник – Коля – придумал специальный трюк. Он как-то сжимал ладони, между ладонями скапливался воздух, и получался такой звук, как будто кто-то пукнул. Ну и на каждом уроке Коля изображал эти пуки, весь класс сходил с ума от хохота, а учителя сердились, недоумевали, в конце концов вычислили Колю, выгнали из класса и долго вели с ним воспитательные беседы. Смысл бесед заключался в том, что пуки – это не смешно. Почему не смешно, учителя так и не объяснили.

– Но почему не смешно? Ведь на самом деле смешно! – Я шёл из школы вместе с Пашей, и мы рассуждали.

– Ну потому, что… ну это как описаться… Вроде как неприлично, потому что… Вернее, нет, это как бы не смешно, потому что указывает на какую-то, – Паша задумался, – аномалию!

Я посмотрел на него в упор, и мы оба расхохотались.