Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

Анюта скомандовала:

— Пошли. Одевайся! — и пересчитала монеты в кармане своего пальто.

— А куда?

— Увидишь.

Мимо продовольственного магазина, мимо клуба, мимо столовой, мимо всех мест, где, по мнению Пышты, можно истратить деньги. Когда шли мимо ларька, где продают мороженое, Пышта замедлил шаг. Нет, они шли дальше. Остановились возле писчебумажного магазина и купили три пузырька лиловых чернил.

— А зачем? — удивился Пышта.

— Потом узнаешь! А теперь — домой, домой!

— А до какого часа мне ждать? — спросил Пышта.

— Сейчас скажу точно, до какого. — Анюта подошла к щиту, на котором висела газета. — Вот, — сказала она, задержав палец на нужной строчке. — Видишь? Художественный фильм начнётся ровно в девять часов.

— Значит, мы пойдём в кино? — обрадовался Пышта.

— Ой, да нет, бестолковый!

Пышта терялся в догадках. Он еле дождался, пока наступил вечер, пока съели ужин. Впрочем, во время ужина он отвлёкся, потому что была картошка с копчёной колбасой, которая пахнет так призывно и так хрустит на зубах, что тут ни о чём другом думать невозможно. Пышта не удержался и последний кусочек с хвостиком тайком сунул себе в карман — на «потом».

Забежала домой Анютина мама, поглядела, хорошо ли они поели, положила на диван сложенные одеяла и простыни — Пышта будет спать на диване — и ушла дежурить до самой полуночи. Когда радио перестанет говорить, тогда и она домой придёт.

Анюта сунула в карман пальтишка бутылку с лиловыми чернилами и толстую кисть.

Радио сказало маминым голосом: «Московское время двадцать часов пятьдесят минут».

— Пора! — сказала Анюта.

На лестнице сидела соседская кошка, окутав себя пушистым хвостом. Она повернула вслед Пыште голову, встала и пошла за ним деловой походкой.

— И чего ей от тебя надо? — сказала Анюта.

«Колбасы», — подумал Пышта, однако промолчал.

На улице уже горели фонари. В домах светились окна.

Напротив клуба, возле перекопанной клумбы, Аня остановилась:

— Говори клятву, а то струсишь ещё!

— А как? — Пышта ещё никогда не произносил клятв.

— Повторяй за мной: клянусь бороться…

— Клянусь бороться… — повторил Пышта и поглядел вниз: об его ноги, громко мурлыкая и толкаясь, тёрлись две кошки. Одна старательно вылизывала ему сапог.

— Вот привязались! Не обращай на них внимания! Повторяй! — приказала Анюта. — «Клянусь всегда, до самой смерти ненавидеть всяких Шныриных…»

— …с Супругами, причёсками и бабками… — сказал Пышта.

— Про причёску совсем не надо, я, может, сама себе тоже буду делать! Говори: «Всяких Шныриных и всех на них похожих, которые заставляют людей пить вино…»

— …и скупают яйца дёшево, а людям продают дорого, — сказал Пышта. — И которые нацепляют на заборы железные колючки, чтоб люди рвали штаны… — ещё прибавил Пышта.

— …и которые красят кур, чтобы они не могли дружить с другими курами, и даже совсем маленьких цыплят, — говорила Аня, — и со своих грядок продают клубнику на рынке втридорога, а детям не дают ни одной ягоды… Клянусь бороться до смерти или победы…

— Победа или смерть! — сказал Пышта.

— Теперь ешь землю, — приказала Анюта.

— Зачем её есть?

— Я читала: если не съешь — клятва недействительная.

С клумбы Пышта наскоблил землю. Кошки мешали ему. Выгибая спины, они пролезали под его локтем и, мурлыкая, обнюхивали карман.

Пышта сказал им «брысь!» и стал уныло жевать землю.

— Уж ладно, не глотай, выплюнь! — разрешила Анюта. Она рассудила: книжка была про старинное время. Раньте, при царе, может, обязательно было землю глотать. А теперь, когда даже школьники видят в микроскоп, сколько вредных микробов в одной пылинке, наверно, можно не глотать.

Пышта выплюнул.

— Пошли.

Сквозь тюлевые занавески в шныринских окнах виднелось таинственное голубое сияние. Сквозь стёкла доносились крики, вопли, стрельба.

— Всё правильно, — сказала Анюта. — Смотрят художественный фильм. И сам, и сама, и бабка.

Они обошли дом по узенькому проулку. Туда выходила белая оштукатуренная стена шныринского сарая. Под крышей — маленькое оконце. Под оконцем — тачка.

— Мы пролезем в это оконце, — зашептала Анюта. — Мы уже лазали, когда там яблоки хранили. Теперь там живут куры. Те самые, синие. Мы влезем и всех их переметим лиловыми чернилами, и пусть завтра они перепутаются с соседскими. Лезь первый!

Они поставили тачку стоймя. Пышта вскарабкался, сунув голову в оконце. В сарае было тепло, темно, сладко пахло запаренным зерном. Во сне гортанно и лениво поскрипывали глотками невидимые куры. Пышта просунул руку, пошарил…