Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

Он разомкнул веки и зажмурился: сотнями блёсток вспыхнуло над его лицом золотое облачко. Потому что он шевельнулся, и нежная пыль от сухих трав и цветов поднялась, и пылинки-невидимки засветились в луче. Но это был не солнечный луч, нет. Он прыгал и метался по толстым брёвнам стен и вызолачивал на них все сучки и задоринки, и бурую паклю швов, и седую паутину.

Пышта не вдруг сообразил, что ночует не в автобусе, а в амбаре, на сеновале. За стеной, в поле, работает трактор. Это свет его фар пролез сквозь крохотное оконце. Рокот мотора надвигался всё ближе и вдруг заглох, и луч сгинул. Стало темно. Тогда Пышта почувствовал — резко тянет снизу предутренним холодом, и услышал на воле голоса.

Ага! Все уже встали, а он тут один.

Пышта полез ногами вперёд, в темноте не рассчитал край и, цепляясь, выхватывая клоки сена, скатился вниз без всякой лестницы.

Потирая ушибленный локоть и колено, кряхтя, вышел на волю. Оказывается, было не так темно. Осенний рассвет уже неясно высветил небо. Пышта разглядел: окружив незнакомого человека в ушанке, стоит картофельная бригада и все Непроходимимы. Пышта услышал молодые голоса:

— Мы вон сколько выбрали картофеля! А вы что не вывозите? Ждёте, чтоб морозом прихватило? Чтоб наш труд зря пропал? На то вы и председатель колхоза, чтоб обеспечить машины…

Председатель колхоза загораживался от острых лучиков карманных фонарей.

— Не ваша забота. Вы своё дело делайте! — отвечал он.

— Нет, наша! — услышал Пышта звонкий Майкин голос. — Всё наша забота. А картофель — дело государственной важности!

— Студенты не для того учёбу оставили, чтоб вы потом картошку поморозили! — крикнула Светлана.

— Верно, — сказал Фёдор.

— А чья машина? Ваша? — повернулся к нему председатель колхоза.

— Наша, — сказали Непроходимимы.

— Наша! — сказал Пышта.

— Ну так вот, ребята, — сказал председатель колхоза, — взяли бы да помогли. Давайте возите на овощную базу. — Председатель прошёлся возле автобуса, осветил фонарём его бока, постучал сапогом по резиновым покрышкам. — Не большая она у вас барыня, эта машина. Может и картофель повозить. А что сиденья внутри, так отвинтил шурупы и снял. Это будет помощь!

Ка-ак? Их нарядный автобус будет возить картошку?

— Он голубой! Нельзя! — крикнул Пышта.

Все повернули к нему свои фонарики, и в скрещения слепящих лучей, как самолёт, пойманный прожекторами, засиял Пышта — нечёсаный, с отпечатанной на примятой щеке травинкой и соломинкой в волосах.

— Он голубой! — повторил Пышта, жмурясь от света. — В нём нельзя грязь возить. И нам в Заозерье надо!

— А картошку ты ешь? — опросил председатель колхоза.

— Ем!

— Так вот, запомни: земля — не грязь, она твоя кормилица. А картошка — она тот же хлеб! — и обернулся к Непроходимимам. — Выручайте, ребята, — попросил он. — Транспорта не хватает. Трёхтонку погнал за кирпичом. Так? Другая хлеб возят. Так? Картофель тоже возим, капусту, свёклу… Так? — После каждого «так» он загибал палец на руке. — А по радио передавали — прогноз на мороз! Так? А чем Кожемятки хуже Заозерья? На одного хозяина работаем, на народ. Помогайте, а?

И вдруг вся картофельная бригада целиком дружно перешла на сторону председателя:

— Надо же помочь колхозу!.. Нельзя же так уехать!..

Майка взглянула на Фёдора. А Фёдор молча крутил ключ на ремешке.

А небо светлело.

А Пышта топтался-топтался, и вдруг что-то звонко хрустнуло под его ногой. Переломилась белая ледяная игла, стянувшая землю.

— Морозит! — сказал председатель колхоза. — Есть у вас комсомольская совесть, ребята?

Фёдор сунул ключик в карман, а из кармана вынул отвёртку и полез в автобус. И Непроходимимы стали выносить из машины всё хозяйство бригады и складывать его в амбар. Пышта понял, что комсомольская совесть у Непроходимимов есть и что они — остались. Тогда он вынес из автобуса консервную банку с компотной косточкой и вынес бумажные трубки и картонки с вырезанными буквами. А потом носить ему надоело, и он пошёл глядеть на трактор.

Четвероногий железный зверь приткнулся поближе к человеческому жилью и спит. И кажется, дышит: теплом тянет от неостывшего мотора. Пышта обошёл его со всех сторон. Ему понравились измазанные глиной высокие колёса в нарезных, узорных покрышках. Морда у трактора собачья, вытянутая. Два сонных глаза — незажжённые фары — по-доброму глянули на Пышту, а в сетчатых ноздрях радиатора ласково посвистел ветер: «Пшт-ю, пшт-ю…»