Жанна Браун - Зорькина песня

— Воды!

Зорька почувствовала: ещё секунду — и она тоже упадёт. Поле надвинулось на неё, закачалось перед глазами. Крики девочек, собравшихся возле Анки, доносились до неё будто издали, приглушённые расстоянием.

Она закрыла глаза. «Ничего, сейчас пройдёт… Ничего, доченька, ты у меня храбрый парень…» — словно наяву услышала она слова отца.

Зорька встряхнула головой, открыла глаза. Поле ещё медленно плыло, покачивалось… Зелёное море… белые барашки на волнах. Будет ли им когда-нибудь конец?

Издали казалось, что кусты зеленовато-коричневые. Если присмотреться, с одной стороны они наполовину красные и усыпаны чёрными смоляными точками. Из раскрытых коробочек белой пеной лезет хлопок. Вата с зёрнышками внутри, как дольки апельсина. «Каждая спасённая коробочка — это выстрел по врагу», — сказал Коля-Ваня…

Сколько же получится пороха из собранных ею корзин? Много, наверное… Порохом начиняют патроны… Начиняют, как пироги капустой… Подавится Гитлер такими пирогами.

— Вот тебе, вот тебе, жри, фриц! — со злостью шептала Зорька и, уже не разгибаясь — так легче, переходила от куста к кусту, волоча за собой тяжёлую корзину.

Девочки что-то кричали, но Зорька не слышала. Она потеряла счёт времени и перестала чувствовать усталость.

— Хлопок! — вдруг закричала над её головой Рахия. — Хлопок спасай!

Зорька с трудом распрямилась. Рахия бежала к площадке, где будто живая шевелилась гора собранного хлопка.

Ветер усиливался. За дорогой по степи катились, цепляясь друг за друга, серые шары перекати-поля.

Вдали, там, где ряды хлопчатника сливались в ровное единое поле, внезапно возникла буро-жёлтая кружащаяся пылевая воронка. Она подбирала по пути сухую траву, ветки саксаула, палые листья, гнала впереди себя мутную волну пыли.

Девочки в панике забегали по полю.

На площадке метались Вера Ивановна и Рахия, пытаясь натянуть поверх собранного хлопка брезент. Зорька со всех ног бросилась к ним.

— Держите крепче! — кричала подоспевшая Галка.

Рядом с Зорькой и Верой Ивановной за брезент уцепилась Анка Чистова. Воронка приближалась, увеличивалась, вырастая в огромный вертящийся столб. Волны мелкой острой пыли шли одна за другой.

В последнюю минуту девочки успели натянуть брезент на хлопковый холм. Волна песка хлестнула их по спинам. Зорька закрыла глаза и изо всех сил уцепилась за брезент. Ветер вырывал его из рук, надувал парусом.

— Ничего себе погодка! Как в Африке! — крикнула Галка, сплёвывая песок.

Когда Зорька открыла глаза, столба уже не было. Ветер дул так же сильно. Ветки хлопчатника стелились понизу. По степи катились сорванные с шестов плакаты, мчались наперегонки шары перекати-поля. Только сухие белые сучья саксаула тянулись к угрюмому красноватому небу.

— Ты была когда-нибудь в настоящих горах? — спросила Галка.

— Нет… Папа только хотел отпуск взять и поехать в горы, как война сразу началась. А ты?

— И я не была… а может, и была когда, не знаю. Мы с мамкой и бабушкой, считай, всю землю обходили. Бабка моя здорово гадала. А потом мамка заболела. Мы ночью стучались, стучались в хату, а тётка вышла, здоровая, как квашня, да как заорёт: «Геть звидсыля, цыганские морды! Ще обкрадёте!» Больно нам её богатство нужно было. А потом мамка померла в лесу. Всё плакала перед смертью, что нет у нас своей хаты… И бабушка померла.

— Бедная… — Зорька вздохнула и погладила Галку по руке.

Галка сорвала камышину, размяла бархатистую головку, распрямила ладонь и подула. Белые пушинки закружились в воздухе. Она проследила взглядом за пушинками и сказала просто:

— Чего уж там бедная. У всякого своё счастье.

— A у тебя какое?

— У меня? — Галка усмехнулась. — У меня цыганское. Я знаешь, чего хочу?

Она посерьёзнела и искоса взглянула на Зорьку.

— Не будешь смеяться?

— Не буду.

— Вырасту большая и залезу на самую высокую гору, какая только есть на земле… чтоб облака внизу. Построю себе хату и буду жить. С горы всё видно внизу… города, деревни. Всё, всё… Сяду на самую макушку и буду целый день песни петь.

— Здо́рово. Только я бы так не смогла. Если одна, без людей.

— Я ж тебе что говорю: у всякого своя судьба. Вот ты тоже, как и я, в детдоме, а всё не одно и то же.

— А какая разница?

— Для Коли-Вани никакой, а для Краги есть.