Гвидо Згардоли - Феноменальный П. Т. Гелиодор

Зрители с омерзением следили за каждым его движением.

П. Т. пристально наблюдал за сценой, ожидая того, что, как он знал – или надеялся, – должно было произойти. В этот момент в аллею усадьбы въехала небольшая коляска, запряжённая парой лошадей. На козлах сидел Моисей.

Коляской, однако, никто не заинтересовался, особенно Калеб, увлечённый новой игрой.

Жук оказался довольно большим, но на кону был не только спор с П. Т. Гелиодором, но и репутация упрямого, беспощадного, безумного храбреца – репутация, над которой Калеб Петтигуффер так долго трудился, глотая насекомых и обжигаясь раскалёнными углями.

– Сейчас откушу кусочек, – пробормотал он, по-змеиному высовывая язык.

Коляска остановилась невдалеке от пня, на котором сидел окружённый зрителями Калеб.

Моисей спустился с козел и, не обращая особого внимания на странное действо, творившееся в тени дубов, распахнул дверцу коляски. Калеб тем временем щекотал жука кончиком языка.

– Ну же! – замирая от волнения, подзадоривал его П. Т. – Кусай, если отважишься!

Юного отпрыска Петтигуферов не пришлось долго упрашивать: он разинул рот и сунул в него жука.

На подножке коляски появилась девочка в лиловом пальто с большими белыми пуговицами и изящным круглым воротничком. На голове у неё был соломенный капор с лентами – тоже белыми. Девочка замерла, чтобы лучше видеть, что там такое интересное происходит на поляне. За её плечом показалась голова сопровождавшего её Сэмюэля Петтигуфера.

– Эй, хватит валять дурака! – крикнул Сэмюэль брату.

И Калеб закрыл рот, не представляя, что произойдёт дальше.

Мгновение спустя выражение его лица резко переменилось. Калеб выглядел изумлённым, словно хотел спросить: что, чёрт возьми, происходит? Его блестящие глаза округлились и полезли прочь из орбит. Потом он запыхтел, как навьюченный мул. Наконец снова разинул рот и выплюнул жука невредимым.

П. Т. расхохотался. Сэмюэль тоже. Остальные онемели. Никогда ещё Калеб Петтигуфер не отказывался от удовольствия проглотить насекомое.

При виде вылетевшего из его рта жука стоявшую на подножке коляски девочку тут же вырвало на красивое пальто и персикового цвета сапожки, а Моисей, обнажив в улыбке острые зубы, отпрыгнул, чтобы не запачкать свои единственные изношенные башмаки.

– Какая гадость! – воскликнул Сэмюэль, пятясь в коляску. – Тебя… тебя стошнило!

– Мои пять долларов! – потребовал П. Т., протянув ладонь сбитому с толку Пожирателю Насекомых, который всё ещё не мог осознать случившегося. – Ты мне должен!

Получив причитавшееся, П. Т. прошёл мимо коляски и девочки, пытавшейся вытереть рвоту носовым платком.

– Приветствую! – обратился он к ней, расправив плечи и щёлкая подтяжками. – А я, между прочим, только что выиграл пять долларов!

Девочка покраснела. Затем вернулась в коляску и, оттолкнув выходившего Сэмюэля, закрыла дверцу.

Она бы предпочла умереть.

По дороге в конюшню П. Т. обернулся посмотреть на Калеба, уставившегося на жука (счастливо избежав участи быть пережёванным, жук враскачку удалялся прочь), и сказал себе, что иногда сёстры бывают полезны. Это Эрма (она разбиралась в травах и цветах) когда-то рассказала ему, что самые горькие растения на земле – горечавки: сама она добавляла цветки горечавки для аромата в картофельный самогон, который мать делала для Майлуса.

П. Т. накрошил немного горечавки на жука, и дураку Калебу Петтигуферу показалось, будто во рту у него ядовитейшее из всех существ, каких он пробовал за свою бессмысленную жизнь.

П. Т. Гелиодор, если хотел, умел быть гениальным.

– Как, ты говоришь, её зовут? – переспросил П. Т. у своей матери, которая, работая на миссис Генриетту, знала все новости дома Петтигуферов.

– Алиса Петтигуфер, – ответила миссис Оливия.

– У них одна фамилия, – заметила Эрма, которая весь день гордилась тем, что её подсказка помогла брату вытянуть из безумного Калеба Петтигуфера, Пожирателя Насекомых, целых пять долларов.

– Она их племянница, – объяснила мать.

– А зачем она явилась? – спросила Сельма, которую не слишком радовало, что Петтигуферов теперь стало больше.

– И почему одна? – вставила Эрма. – У неё что, нет родителей?

– Или хотя бы братьев и сестёр? – добавила Сельма.

Близняшки рассмеялись, и у одной из них, у Тельмы, прыснуло из носу молоко. А когда она закашлялась, из носа пошли большие пузыри и начали лопаться – это вызвало новый приступ смеха у обеих.