Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

— А ты почему не берешь?

— Ты ведь не угощаешь, — спокойно ответила Кира.

— Вот еще! Тебя упрашивать надо?

— Не надо. Просто угостить.

Шваркнув коробку так, что она с грохотом покатилась через всю комнату, Эля крикнула:

— Не смей ее сюда водить!

— Почему? — вся подобравшись, не сразу отозвалась Кира.

— Последний раз предупреждаю! Тебе ясно?

— Тетя Оля сказала, что это и мой дом.

— Мало ли что тебе тетя Оля сказала! Это мой дом! И больше ничей! А ты здесь вроде квартирантки, ясно? Или ты будешь вести себя как надо, или… или я не знаю что!

Последние слова Эля выкрикнула со слезами и, бросившись на постель, расплакалась, уткнувшись лицом в подушку. Все получилось не так, как надо. Никого ее слова не припечатали, а вместо этого она еще сама разревелась.

Совершенно не к месту вспомнился дурацкий случай, когда она, Сериков и Шамраев пошли в кино и ребята в шутку заспорили, кому брать билеты. В конце концов решили сыграть в крестик-нолик, и Сериков объявил: «Проигравший плачет!» Разумеется, он хотел сказать «платит», просто смешно оговорился. Но теперь уж действительно — проигравший плачет. То, что она проиграла, было яснее ясного. Молча, упорно и непоколебимо эта тихоня делала свое дело, рыла да рыла свой хитроумный подкоп, который, может, и не виден на поверхности, но зато раз — и порушит в один миг до основания все, на чем вообще держится Элина жизнь в ее собственном доме.

Разве и так все уже не было порушено? И некому пожаловаться. Да и что сказать? «Я ваша доценька-бегемоценька, а ее отдайте злому Бармалею»? Как ни было тошно в этот миг Эле, все же она чуть не рассмеялась.

А той, как видно, все было трын-трава. Разлепив опухшие веки, Эля увидела, как Кира что-то пишет, сидя за столом. Позже она принялась зачем-то бродить по комнате, вроде бы что-то передвигая или переставляя, Эля не видела, потому что снова зажмурилась.

Когда же Эля снова посмотрела, она увидела раскрытый чемодан, стоявший посреди комнаты, почти полный. Тот самый, с которым приехала к ним Кира. Вошла и она сама, переодетая в лыжный костюм, сложила свой халат, спрятала его в чемодан и закрыла крышку.

— Ты… куда?

Эля прекрасно понимала — куда, но ведь надо было что-то сказать!

— К бабушке.

Кира снова вышла и появилась уже в куртке и вязаном колпачке. «Может, на понт берет? — с надеждой подумала Эля. — Хочет, чтобы я у нее в ногах повалялась? Ну, не дождется…»

Однако не похоже было, чтобы Кира брала ее на понт. Наклонившись, она подняла чемодан, сразу перегнувшись на одну сторону, и сказала:

— До свидания.

«Что ж ото будет? — вся похолодев, подумала Эля. — Что ж я им скажу?.. Вечером они приезжают с дачи, войдут, а…»

Что будет дальше, даже думать было страшно.

— Хочешь, я у тебя прощения попрошу? — выдавила Эля.

— Нет. Не хочу.

Забежав вперед, Эля преградила Кире дорогу.

— Улизнула тайком, как свинья!

— Я написала. Твоим и Зайцу. — Кира расстегнула карман куртки и показала уголок конверта. — По дороге брошу.

— Мне же попадет!

— А мне какое дело? — с насмешкой сказала Кира. — Я же квартирантка. Пожила и съехала.

Обойдя Элю, она протиснулась в дверь. Потом в прихожей что-то загрохотало — кажется, она свалила полку для обуви, потом щелкнул замок, и стало тихо.

Наконец Эля была одна.

«Ну и что такого они мне сделают? — успокоила она себя. — Конечно, будут ругаться, будут кричать, чего-нибудь не купят, куда-нибудь не повезут — все это, в конце концов, можно пережить. Не смертельно, успокаивала себя Эля. — Пройдет!» Как переживала она, когда получила по контрольной пару! Прошло. На следующий день как корова языком слизнула. А какая трагедия была, когда в четвертом классе ее забраковали на киностудии! Сами же пригласили, приходила тетенька в школу, искала детей на роли, а потом забраковали! Взяли какую-то страшилу — Эля потом специально ходила смотреть этот фильм, — а ее отшили. Потом Эля даже сама удивлялась: так переживала, а теперь хоть бы хны, в кинотеатре была совершенно спокойной и безразличной. Вот с тех пор она и поняла: все проходит. «И нечего бояться, — сказала она себе. — Они ругать, а ты думай: все проходит».

Рванув заклеенную на зиму дверь, Эля вышла на балкон. Весна была поздняя, но дружная. Сияло солнце, стучала капель, бежали ручьи, и разливались необъятные лужи. Эля смотрела, как там, внизу, бредет через двор Кира. Точнее, не бредет, а топчется — из-за глубоких луж пройти было невозможно, приходилось обходить, возвращаться, снова обходить, опять возвращаться, и в итоге пройден был какой-нибудь метр.