Лариса Евгеньева - Витя-Шушера и автомобиль

Лариса ЕВГЕНЬЕВА

(Лариса Евгеньевна Прус)

Витя-Шушера и автомобиль

Витя-Шушера выиграл двадцать четвертую "Волгу".

С этой самой минуты все-все изменилось в Витиной жизни! Но ведь нужно объяснить, какая она была раньше, Витина жизнь. Маленькая деталь: когда в классе писали сочинение на тему "Моя мечта", Витя-Шушера написал: "Моя мечта чтобы меня навсегда забрали из интерната и чтобы Алик попал под машину. Насовсем".

И получил кол. Жалкая его писанина была крест-накрест перечеркнута двумя жирными красными чертами, а внизу написано: "Это не сочинение!!" Даже высокие и четкие каллиграфические буквы имели ужасно возмущенный вид, а о двух восклицательных знаках в конце и говорить не приходится. На следующем уроке учительница спросила у Вити правило о префиксах, и Витя закономерно получил пару; через урок она снова его спросила, и Витя, наконец, получил четыре. Учительница не спросила лишь об одном: почему Витя написал такое сочинение?

Другое дело, что Витя и сам вряд ли смог бы на это связно ответить. Почему-то, когда он взял ручку и склонился над тетрадью, понятия не имея, какая такая будет его мечта (невсамделишная мечта, для учительницы и для отметки, разумеется), он подумал: а вдруг?.. Витя-Шушера не верил ни в какие чудеса, ни в какие пятаки под пятку, чтобы получить пятерку, ни в каких черных кошек, от которых якобы происходят всяческие несчастья и невезения, и все же он подумал: а вдруг?.. Вдруг, если сейчас написать его мечту черным по белому, вдруг существуют какие-то силы, ни от кого не зависящие, никак не объяснимые, а может, наоборот, вполне естественно объяснимые самыми обычными законами физики, химии и математики... или, может, нет и не было никаких законов, а есть стечение обстоятельств, непредвиденное и ненамеренное, которое вдруг ни с того ни с сего возникнет в тот самый миг, как он напишет свою мечту, - короче говоря, вдруг эта мечта свершится в самом деле? Потому что Витя пребывал в такой вот невеселой ситуации, когда надеяться, в сущности, не на что и все же надежда, неистребимая надежда - живет.

Его мысли были столь смутны и расплывчаты, что он просто не сумел бы их связать и описать. Он знал лишь одно: пусть его заберут из интерната и пусть Алик каким-либо образом исчезнет из его жизни. Для пущей надежности ему было бы лучше попасть под машину. Навсегда.

Ибо что мог Витя написать? Что ему плохо в интернате? Да как сказать... Витя был нормально обут и всегда сыт. Даже более того - за обедом он никогда полностью не съедал свою порцию: у Вити, очевидно, был слишком маленький желудок и первое, второе, третье туда просто не помещалось; да и готовили здесь гораздо разнообразнее и, в общем, вкуснее, чем дома. Скажем, здесь Витя мог сколько угодно есть гречневой каши, до которой он был большой охотник и которую никогда не ел дома, потому что гречки нельзя было купить в магазине; на полдник бывали пахнущие ванилином булочки, пирог с повидлом или же посыпанные сахарной пудрой слоенки; кроме того, большой выбор первых и вторых блюд, включая блинчики с мясом и блинчики с творогом, которые Витя тоже очень любил, - ну и так далее.

Дома Витя с мамой, как правило, питались супами из концентратов, макаронами, плавлеными сырками и кефиром. Хотя нельзя сказать, что Витина мама не умела готовить. Она великолепно готовила, но только иногда. А еще точнее, в те дни, когда к ним в гости приходил Алик. Но тогда кусок не лез Вите в горло. Он вяло жевал, совершенно не чувствуя вкуса маминой стряпни, поскорее вставал из-за стола и шел гулять, вернее, бродить.

Вернувшись, Витя забирался одетый в кровать, пил горячейший чай (Витя был большой мерзляк) и смотрел телевизор, если, конечно, передачи еще не кончились. На остатки маминого с Аликом пиршества он не мог смотреть. Правда, и остатков-то этих было чуть-чуть: Алик не жаловался на аппетит.

Нет, не мог Витя сказать определенно и твердо, чем именно плохо было ему в интернате. Витя был троечник, а значит, ни то ни се, и учителя относились к нему точно так же: ни так ни сяк. Иногда хвалили, иногда ругали, чаще - не замечали. Никакого сравнения с безнадежным двоечником Бурмусовым, которого так часто называли балбесом, что вскоре это превратилось в кличку. Бурмусов уже не отвечал щелбанами на призыв: "Эй, Балбес!" - а с готовностью поворачивал голову: "Чё?"

Даже в такой мелочи, как местоположение кровати, повезло Вите-Шушере. Витя, как уже говорено, был большой мерзляк, а положили его, как назло, у самого окна. И лишь начались холода, как Витя стал мерзнуть. Но с другой стороны, с наступлением холодов стали топить. И спортсмену Петракову, который еще до общеинтернатской зарядки делал трехкилометровую пробежку, обливался холодной водой и имел два разряда - по лыжам и по плаванию, стало жарко спать у батареи, и без лишних слов он взял Витю в охапку вместе с постелью и перенес в свою кровать. Так что в итоге Витя только выиграл.