Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

В голове Эры вихрем проносились мысли, вернее, клочки мыслей. Землетрясение… нет, пожар, в котором дотла сгорел прекрасный дом, а вместе с ним пес и кот… А может, виноваты грабители, уволокшие ковры и полированную мебель? Она понимала, что все это полнейшая чепуха. Но…

— Но где же это все? — растерянно спросила она. — Куда оно делось?

— А никуда. Все было, как есть. — Мама Курдюмовой потрепала Эру по плечу. — Не было у нас ни кота, ни собаки, ни этих… камелиев. Ни даже папы Марка. Это же надо — Марк! Я ей говорю: «Тебе, Валентина, только романы писать!» Злится. У-у, как злится.

— Я… Меня прислали узнать, чего она не приходит, — вспомнила Эра. И уроки передать.

— Горлом немножко приболела. А сейчас в поликлинике, ей там промывания какие-то делают. Ты оставь уроки, а завтра она уже придет. Мама Курдюмовой перекусила нитку и, подняв на Эру серые ласковые глаза, сказала: — Ты не смейся. И девочкам не говори…

— Я не смеюсь. И не…

— Вот и хорошо, — перебила ее мама Курдюмовой. — А у Валентинки это… ну, как тебе сказать… Другие девочки хорошо живут, зажиточно, она же видит. А у нас вот как. Я на двух работах, правда, так что на еде не экономим. И Валентинку приодеть могу, она ведь не хуже других, правда?

Эра кивнула.

— Вот видишь. А на мебель, чтоб обновить, уже не хватает. Ей красоты хочется, вот что, она и выдумывает. Для красоты, понимаешь? Глупая она. А все равно каждому в жизни нужна какая-то красота. Ты только девочкам не говори, ладно? Тут ведь как получилось: я в двух учреждениях техничкой работала, а потом одно в новое здание перевели, ездить далеко, почти что за город, меня бес и попутал: устроилась к Валентинке в школу. Сначала ничего. Когда и наткнемся друг на друга, она нос кверху — и шасть вроде мимо чужой. Она там какую-то тоже заковыристую историю придумала, будто бы у нее мать солистка балета, — это после того, как ходили в оперный театр, еще в младшем классе. Водили их на балет «Щелкунчик». Так там в программке, веришь ли, тоже Курдюмова. Учительница, конечно, все знала, да я уговорила ее промолчать. Хорошая была учительница, добрая такая. А как раскрылось: все ничего, мимо так мимо, и вдруг она зимой, мороз двадцать восемь, в одной форме с девчонками за пончиками на большой перемене побежала. Был у них возле школы ларек, пончиками торгуют. А я как раз навстречу шла, увидела — и за ней: «Дочка, вернись! Дочка, пальто надень!» Ну прямо бес попутал. Ее, конечно, на смех: «Балерина со шваброй!» Это про меня. А Валентинка уперлась — и все: «Не пойду! Хоть режь, а в школу не пойду». Вот и пришлось переводить посреди года…

— Вы не беспокойтесь, я никому… — повторила Эра еще раз, выходя на площадку.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — рассмеялась женщина, похожая на девочку. — Что, юбка моя не понравилась?

Эра покраснела и отвела глаза.

— Это, дорогуша, называется «мини». Лет уж двадцать, как была эта мода! А она все не рвется, крепкий материал. И квартиру мы скоро получим! — крикнула мать Курдюмовой вслед Эре. — Нас всего две семьи осталось: мы да бабка из шестой квартиры, — другие уж переехали! А котов своих пооставляли, восемь штук, вот их Валентинка и кормит! Это ж надо прокормить такую прорвищу!

— До свидания, — вспомнив, что не попрощалась, сказала уже снизу Эра.

Курдюмова явилась в школу на следующий день. Эра так и не смогла решить — знала ли она, что Эра тоже знала? Иногда ей казалось, что Курдюмова смотрит на нее как-то чересчур пристально, будто на сообщницу, а в другой раз — что все это ей только померещилось. Скорее всего, это так бы и кончилось ничем. Но однажды на большой перемене, когда все сходились в класс перед следующим уроком, Курдюмова с усмешкой сказала, презрительно щуря глаза:

— Так, как ты, едят только мещанки.

Верочка Облакевич, самая, пожалуй, тихая и безобидная изо всего класса, в растерянности уставилась на недоеденный пирожок в своей руке.

— Кто оттопыривает мизинец, когда ест?! Кто?! Меня, например, приучали правильно есть, когда мне было три года. И моя мама, когда видела, что я топырю мизинец, шлепала меня по руке. А под мышки мне подкладывали теннисные шарики, чтобы я привыкала не расставлять за столом локти.

— Твоя мама, — раздельно сказала Эра, — работает на двух работах, чтобы тебя накормить и одеть. Она простая техничка, только не надо этого стыдиться.

У Эры не было никакого желания разоблачать Курдюмову, это произошло внезапно. В один миг она вспомнила маленькую женщину в короткой юбчонке и в одном чулке, и таким невероятно диким показалось Эре кривляние ее дочери!