Владимир Борисов - Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов

Папа оглядел себя и спросил удивлённо:

— В каком «таком виде»?

— В растрёпанном! Рубашка мятая, вместо брюк тренировочные штаны, а ещё, — Ксения нахмурила тоненькие бровки, — в шлёпанцах!

Теперь уже папа обиженно задвигал бровями. Открыл, было, рот, но не нашёлся что сказать. Молча заправил рубашку, неловко спрятал под себя ноги.

— Да ты к тому же не бритый! — протянула дочка.

Сергей Михайлович провёл ладонью по щетинистому подбородку и тяжело привстал с дивана:

— Ладно, завтра приду на концерт, — сказал он. — Какие там у тебя трудности по рисованию?

Данька Светлов разглядывал припаркованный «Вольво».

«Вот бы мне такой!» — завистливо думал он.

— Мальчик, — оборвала ход мыслей Даньки пожилая женщина. — Ты не из 3-го «А»?

Данька вернулся с небес на землю и вспомнил, что он шагает в школу, а не участвует в ралли «Париж — Дакар».

— Нет, я из 4-го «Б».

— Ну всё равно, — не отставала женщина. — Ты же из этой школы? — И она махнула рукой в сторону серой бетонной коробки.

— Ну да, — буркнул Данила.

— Вот и хорошо. Не передашь в 3-й «А» Кате Зубовой набор карандашей?

Данька положил протянутый свёрток в ранец и заспешил в школу — рядом она, в двух шагах, чего не передать.

И опять отвлёкся, задумался о своём, о наболевшем — об автомобилях. Забыл, кому свёрток надо было передать — просто выскочила фамилия из головы. Так до звонка и не вспомнил — склероз!

Прошёл первый урок. Началась перемена. Одноклассники кинулись в коридор. Данька, было, дёрнулся следом, но тут из открытого ранца на пол свёрток шлёп — карандаши раскатились во все стороны. А в дверях друг Васька Харитонов сигналит во всё горло:

— Светлов, на выход!

— Погоди, — отвечает Данька, а сам на четвереньках карандаши собирает.

— Чего годить? Побежали на перемену! — поторопил друга Васька.

— Не могу, — показывая на свёрток, стал объяснять Данька. — Мне это хозяйство отдать надо. А кому — фамилию забыл…

— А ты напрягись! — Васька нахмурил брови, сделал серьёзное лицо и сжал ладонями голову. — Вот так! Хочешь помогу?

— Чего-то не хочется — голова всё-таки, это тебе не кочан капусты, — уныло заметил Данька.

— Ну тогда попробуй вспомнить, к чему эта фамилия привязана.

— Скажешь: привязана! Фамилия тебе что, собака на поводке?

— Ну не привязана. Чего она, фамилия эта, напоминает?

Данила задумался. Даже глаза зажмурил.

— Ну! Представил?

— Вроде как… стоматологию.

— Ничего себе! Флюсова, что ли?

— Нет!

— Челюстнова?

— Да нет же! — Данька от огорчения даже крикнул.

— Ты чего нервничаешь, Светлов! Спокойно. Может… Пломбирова?

— А причём тут мороженое?

— Да не мороженое! От слова «пломба»!

— Ну и балбес ты, Харитонов!

— Чего? Я ему помогаю, а он! Сейчас как дам в зубы!

— Стой! Точно! Васька, ты гений! Настоящий друг.

Васька непонимающе крутанул пальцем у виска:

— Ты чего, Данила, того?

— Вспомнил! Зубова она из 3-го «А»! Бежим!

Схватив злополучный свёрток, Данька бросился к двери, Васька за ним. Времени оставалось как раз на одно доброе дело.

Перед дверью с табличкой «5-й класс „Б“» остановился мужчина. Постоял в нерешительности. Прислушался и, потянув за разболтанную ручку, шагнул в кабинет.

Тридцать пять мальчишек и девчонок одновременно повернули головы. Словно невидимый фотограф крикнул им: «Замри!». Семьдесят глаз изучающе разглядывали вошедшего. Вдруг светловолосая девчушка, тряхнув задорными косичками, крикнула:

— Да это мой папка Серёжа пришёл!

— А-а-а! — разочарованно пронеслось над классом. Застывший, было, круговорот учеников ожил и забурлил. Возле школьной доски образовалась куча-мала — Юрка Мошкин, второгодник и гроза класса, отдавал свои нерастраченные на усвоение школьных знаний силы. Рядом маленький юркий Борька Орешкин по-петушиному наскакивал на Лену Буханову, самую крупную девочку в классе, кто-то бегал между партами, кто-то яростно сражался на линейках…

Мужчина, он же Сергей Михайлович, он же отец светловолосой девчушки Ксении, бочком, по стеночке, стал протискиваться к единственному спасительно-спокойному месту в классе — учительскому столу.