Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

Осень лишила Сему реки. Берег покрылся грязными водорослями, желтоватой тиной, сбитым камышом. Часами сидели Сема с Антоном и Пейсей на мокрой скамье палисадника, и Антон тихо пел незнакомые Семе грустные песни:

И Сема тихо вторил ему:

— Хорошо ты поешь, Антон, — с завистью говорил Пейся. — Когда у человека тут тесно, — он ударял себя по груди, — петь хочется, Антон!

Антон рассеянно смотрел на него и затягивал:

Потом они вставали и шли трое, босые, дощатым тротуаром, перекинув через плечо связанные шнурками ботинки.

— Ребятушки, — вздыхал Антон, — в городе артисты есть, какие артисты! Ничего не делают, только песни поют. И если б сказали мне: можно, иди, — всё бросил бы! В городе — это жизнь! Музыка играет с утра до ночи…

Однажды, так вот гуляя в сумеречный, дождливый вечер, подошли они к дому Лурии.

— Зашли, что ли? — спросил Антон, дергая ручку двери. — Биня-то дома остался.

— Как будто остался, — неуверенно согласился Сема. — Они еще Фрайману деньги должны.

— Ну, да зайдем, — повторил Антон, — посидим, пока хмара пройдет!

Они ввалились в комнату. Хозяин сидел у стола босой и парил мозоли в высокой чашке с кипятком.

— Мы вам, кажется, помешали? — вежливо осведомился Пейся.

— Помешали? — удивился Лурия. — Нет! Жена поставила на печь две цибарки: если хотите, можете тоже попарить!

Пейся поспешно отказался и так уставился в покрасневшие ноги хозяина, что старый Лурия, смущаясь, сказал:

— Не смотрите так на мои мозоли. Я боюсь, что вы их сглазите.

— А где дети? — улыбаясь, спросил Сема.

— Не знаю, — пожал плечами Лурия, — у каждого есть дела, а заработок только у меня.

Гости молчали, и хозяин, внимательно оглядев всю тройку, спросил:

— Может быть, вы хотите выпить, так шкалик уже на столе.

— Нет.

— Так чего же вы пришли? — возмутился Лурия.

Но друзья не успели ответить — в комнату без стука ввалился Майор, старый знакомый Семы, приказчик Магазаника, человек с рассеченной губой и ленивыми, как у кошки, глазами.

— Ой, боже мой, — закричал он, — я не выдержу!

— Тихо, — засмеялся Лурия. — Не пугайтесь! Это родственник моей жены. Он любит шутить.

Но Майор не шутил, он бегал по комнате, стонал, хватал себя за волосы. Наконец, обессилев, упал на стул и заплакал, громко всхлипывая и причитая, как женщина.

— Главное, обидно мне, — кричал он, тяжело дыша, — за что все это? За что, бог мой родной, ты наказываешь меня?

— Перестань уже! — возмутился Лурия, стукнув кулаком по столу. — Жена умерла?

— Нет, — затряс головой Майор, — как раз все здоровы.

— Здоровы? — переспросил хозяин. — Тогда пойди вылей на голову ведро с колодца, и все пройдет!

Семе не приходилось видеть плачущих взрослых мужчин, и он уже был не рад своему посещению.

— Пойдемте, — тихо сказал он Антону, — хмара прошла!

Они встали.

— Нет, — неожиданно воспротивился Майор, глядя на них красными испуганными глазами, — я хочу, чтобы все знали. Я хочу, чтоб вся Россия знала… — Он выпил залпом высокую стопку водки и торопливо заговорил: — У кого я служу? Я служу у Магазаника. Десять лет я меряю аршином его мануфактуру. Вы это знаете? — обратился он к Антону. (Антон кивнул головой.) — Хорошо, — продолжал Майор, хватаясь за волосы, — он мне делает честь! У него все родные, а я так… просто. И вот настало мое время идти в присутствие, еще год тому назад. Хорошо, Магазаник зовет меня к себе и говорит: «Царь Николай перекрутится без тебя, у него солдат хватит. А твоей семье нужен ты, и в лавке тоже будет трудно без твоих золотых рук. Одним словом, я плачу за тебя сто рублей, и ты не годен. Но на всякий случай, — говорит он мне, — понемногу истощайся, чтоб у тебя не был слишком богатый вид!..» Один бог знает, сколько я выпил черного кофе, сколько я проглотил дыма и не спал ночей! Утром я приходил на службу — господин Магазаник смотрел на меня и хвалил мое лицо. «Молодец, — говорил он, — уже желтый, как лимон! Я даю сто рублей, а ты делаешь вид!» Так мы вместе старались. Я говорил жене: «Теперь уже дело верное: вид делает свое, деньги — свое, и я остаюсь дома. В две руки всё легче!»