Никандров Никандрович - Береговой ветер

- Что ты делаешь? - взвыл Санька. - Ты же обещал не трогать моего ерша!

Митька счастливо улыбался.

- Я заметил еще одного, - ответил он примирительно.

- Где?

- Рядом с твоим. То прячется куда-то, то вылазит. Думает, я не вижу. - И Митька продолжал подводить удочку к ершу.

- Куда же ты опять прешь на моего ерша! Сдурел, что ли?

- Я твоего не трогаю. Я к своему веду, - невозмутимо отвечал Митька.

- Это же мой;

- Нет, мой. Твой - другой, рядом, правее. Теперь левее… Теперь правее… Их два. Не видишь разве!

- Их один! - все более распалялся Санька.

- Их два, - спокойно твердил Митька. - Я хорошо вижу, что два. Не слепой.

- Один!

- Два!

- Вынимай сейчас же из воды свою удочку, а то шпагат перерву!

Митька как завороженный смотрел в одну точку, на пару двойников, и никаких угроз Саньки не желал слышать.

Санька съехал на животе со своего камня в воду и, закусив зубами подол рубахи, направился прямо но глубине к острову Митьки. Выхватив из рук товарища «шпагат», он вместе с наживленными крючками выбросил его на берег.

Митька только побледнел, но ничего не сказал. -Съехав, в свою очередь, в воду, где ему было по самую шею, он торопливо зашагал к берегу, выпрыгнул на песок, схватил в охапку Санькино белье и побежал с ним к воде.

- А я за это твою одежу в море брошу! - пригрозил он Саньке.

- По морде схватишь! - пообещал тот.

- Руки коротки!

Санька снова сполз со своего камня и, рассекая руками и ногами глубокую воду, живо оказался возле Митьки. Тот моментально бросил на песок Санькины вещи, и оба они, бледные и дрожащие от гнева, сдвинулись вплотную левыми плечами.

- Смотри, а то сейчас_ припаяю! - говорил Санькя, касаясь Митькиной щеки кончиком своего носа.

- Попробуй!- отвечал Митька, щекоча своими ресницами Санькин висок.

- А что ж ты думаешь, побоюсь?

- Попробуй!

- Так и приварю!

- Привари!

- Сейчас дам по сопатке!

- Дай!

- И дам!

- Дай. Чего же ты не даешь?

- А что ж ты думаешь, не дам?

- Дай!

- И дам!

- Дай. На, дай! На, дай!

- Дам, дам!

- Дай, дай!

- Чего же ты не бьешь?

- А ты чего не бьешь?

- Я вдарю, так ты через все море перелетишь.

- И я вдарю, так ты тоже полетишь…

В полной боевой готовности они стояли глаза к глазам, ресницы к ресницам, и, не мигая, глядели друг на друга в упор. Оттого, что они глядели долго, лица их стали казаться им необычайно большими, великанскими, незнакомыми, и каждый из них боялся шевельнуться из опасения, чтобы тот великан не принял это за попытку его ударить. Они жарко дышали друг другу в лицо, обоим было душно, хотелось свежего воздуха, но отвернуться было рискованно. Простояв так до полного отупения, они медленно-медленно разомкнулись, неслышно пятясь в противоположные стороны и продолжая смотреть один на другого пристально, дико, незнакомо.

Ерша в этот день они больше не видали.

Вначале, когда ветер пробовал дуть то в одном направлении, то в другом, море и вблизи и вдали легонько задергалось, заплескалось каждой своей точкой, словно на всей его поверхности до самого горизонта вдруг засверкали в солнечных лучах миллионы миллионов рыбьих чешуек. Потом, когда ветер выровнялся и начал дуть только в одну сторону, по всей глади воды рассыпанным строем побежали маленькие белые волны, словно быстро-быстро поплыли, устремленные в одну сторону, приподняв из воды свои белесые головы, большие рыбины. Казалось, перед глазами ребят открылось бесконечное стройное шествие рыб, торопливо уплывающих в невесть какую даль, в чужие, незнакомые страны.

Вскоре море заволновалось и у самого берега зашелестело на песке, забулькало среди камней, зашевелилось у подножия скал.

И сразу от всего безграничного водного простора резко дохнуло в берег крепкими запахами: освежающей соленой влагой, потревоженными зыбью йодистыми водорослями, разлагающейся рыбой и рачками.

Вода у берега с песчаным дном, минуту назад прозрачная, нежно-зеленая, теперь замутилась и стала непроницаемой, голубовато-серой, цвета старой полыни. И уж нигде-нигде не было видно дна моря, и всюду казалось оно теперь одинаково глубоким, одинаково таинственным, одинаково грозным…

Мальчики с удочками в изъеденных солью руках по-прежнему сидели на своих островках. Но теперь вокруг островков была уже не тихая, зеркальная гладь, а плескались и хлюпали со всех сторон гребешки волн.