Эрих Кестнер - Эмиль и сыщики. Две повести

Капитан так громко хлопал своими гигантскими ладонями, что можно было подумать, лопаются надутые воздухом кульки. Наклонившись к Клотильде, он спросил ее:

— А вы умеете танцевать, как она?

Но он явно обратился не по адресу.

— Я бы постеснялась так изгиляться перед чужими людьми, — ответила Клотильда с достоинством.

— Ну, раз ты стесняешься перед чужими, то потанцуй для нас дома, сказал Профессор.

И мальчишки прыснули, представив себе, как Клотильда будет танцевать перед ними на террасе виллы «Морская».

Снова заиграл оркестр, на этот раз танго. Начались танцы. Капитан Шмаух пригласил Клотильду, советник юстиции — свою жену, а бабушка качала в такт музыке головой и была в прекрасном настроении.

Вдруг какой-то молодой человек подошел к Пони, поклонился и сказал:

— Фройляйн, разрешите вас пригласить?

Эмиль расхохотался:

— Да эта фройляйн и танцевать-то не умеет!

Но Пони встала.

— Да что ты в этом понимаешь! Сосунок! — бросила Пони и пошла танцевать.

И танцевала она так, словно всю жизнь только этим и занималась.

— Нет, вы только поглядите на нашу фройляйн! — воскликнул Профессор. Где это она так насобачилась?

— Мы, женщины, — объяснила бабушка, — умеем танцевать с рождения.

Густав сокрушенно покачал головой:

— Ну и девчонка! Не старше меня, а изображает из себя барышню!

Следующий танец был вальс.

— Вот это для нас, молодежи, — сказал капитан, приглашая Пони, и они в таком бешеном вихре закружились по залу, что никто больше не решался танцевать.

Время от времени капитан подбрасывал Пони высоко в воздух — это получалось у них великолепно, не хуже, чем у настоящих артистов. Все аплодировали, даже официанты.

Капитан заставил Пони поклониться. И сам тоже поклонился.

Потом снова вышел на сцену расфранченный господин… Он сказал, что с особым удовольствием объявляет выступление следующего артиста, потому что повсюду, далее в самых шикарных кабаре страны, его встречают бурными аплодисментами.

— Интересно получается, — изумился капитан. — Если у него везде такой огромный успех, чего же он забрался в такую дыру, как наш Корлсбюттель?

Все стали ждать, пока снова поднимется занавес. А когда занавес наконец поднялся и знаменитый артист показался на сцене, Эмиль сказал громко, чуть ли не на весь зал:

— Во дает!

Потому что знаменитым артистом, которого повсюду встречают чуть ли не овациями, оказался не кто иной, как сам конферансье. Он только успел надеть на голову цилиндр, сунуть в глаз монокль и взять в руку тросточку.

— А вот и я, — доверительно сообщил он публике. — Начнем с серьезного жанра. Я спою вам печальную песню «Такова жизнь»…

Когда певец замолк и поклонился, бабушка сказала:

— Если этот тип хоть раз пел в большом кабаре, то можете меня называть герцогиней Лихтенфельдской.

Затем знаменитый артист спел две веселые песенки, но они оказались не менее печальными. А потом он объявил антракт на десять минут.

После антракта снова выступала исполнительница акробатических танцев. Потом манипулятор показывал невероятные карточные фокусы. И, наконец, гвоздь Программы — «Три-Байрона-три!».

То, что делал мистер Байрон со своими близнецами, было просто уму непостижимо. Зрители сидели не шелохнувшись. А когда мистер Байрон лег спиной на скамейку и поднял вверх руки, у всех дух захватило, потому что Джекки Байрон, тот, что побольше, сделал на правой руке отца стойку на голове, а Макки — на левой. Сперва они еще страховались, держа отца за руку, а потом разом вытянули руки по швам. Они стояли вверх ногами, уперев головы в ладони мистера Байрона, как перевернутые оловянные солдатики. И вдруг-гоп! — ловко спрыгнули на пол и улыбнулись как ни в чем не бывало.

Затем мистер Байрон, по-прежнему лежа на скамейке, подтянул колени к животу и поднял вверх ноги. Макки лег на спину поперек отцовских ступней, и мистер Байрон стал тогда двигать ногами, как велосипедист, а Макки завертелся, как веретено. Вдруг он взлетел в воздух, перекувырнулся и снова точно пришел на отцовские ступни, потом опять взлетел вверх, сделал сальто и упал… Нет, не упал, а встал ногами на ступни мистера Байрона и ловко удержал равновесие. Клотильда сказала дрожащим голосом:

— Я не могу больше на это смотреть!

Но Густав, Эмиль и Профессор глаз не могли оторвать от сцены.

Потом Джекки Байрон, тот, что побольше, лег на скамью, поднял обе руки, и вдруг-ап! — этот большой, грузный атлет сделал стойку на кистях, уперевшись в ладони своего сына.