Марцин Щигельский - Театр невидимых детей

– Чего?

– Не чего, а что, – поправляет тетя. – Я спрашиваю про твой рисунок.

– А, рисунок… – бормочу я и тоже принимаюсь его разглядывать.

Вышло так себе, потому что черный карандаш почти сразу сломался. Черные карандаши у нас всегда ломаются первыми.

Половина рисунка закрашена одним цветом. Это неправильно, фон нужно закрашивать в конце.

– Кассиопея, – отвечаю я.

– Кассиопея? – повторяет за мной тетя Йола и берет рисунок. – А, из того фильма, да? «Москва – Кассиопея»?

– Нет, – качаю я головой. – Это созвездие.

О фильме я совсем забыл – мы посмотрели его неделю назад, ходили в кинотеатр «Единство» на улице Повстанцев, на утренний сеанс. Фильм очень классный, хотя советский, – я советское кино не очень-то люблю, потому что в нем плохие цвета. Плохие – в смысле ненастоящие… хотя если бы меня попросили объяснить, что я имею в виду, я бы не знал, что ответить. Но это как раз не новость, потому что я вообще не в состоянии ничего объяснить как следует, а уж тем более собственные мысли. Короче, в этом фильме человечество получает сигнал от другой цивилизации и запускает в космос ракету с детьми – им-то и предстоит встретиться с представителями этой самой чужой цивилизации, обитателями созвездия Кассиопеи.

Фильм, как я уже сказал, классный, но, по-моему, малоправдоподобный – во-первых, из-за этих приторных цветов, во-вторых, потому что в межпланетное путешествие отправили детей. Я не верю, что группа ребят в состоянии управлять космическим кораблем! Кто им разрешит? Детям ведь ничего не разрешают.

– Созвездие… – вздыхает тетя Йола и кладет рисунок на стол. – Ты должен был нарисовать своих близких.

– Я и рисую! Они там. В созвездии Кассиопеи. Они там живут! Там очень много места, потому что в этом созвездии больше ста звезд, – заявляю я.

– А ты помнишь, что я вам говорила о вранье?

– Я не вру! – кричу я. – Этих звезд правда больше ста! Я в энциклопедии прочитал!

– Не кричи.

– Я не к-к-кричу!!! – Я вцепляюсь пальцами в край стола и вдавливаю ногти в мягкую сосновую древесину.

Тетя Йола придвигает стул и садится рядом со мной. Стульчик маленький, детский, а тетя Йола очень большая и толстая, так что выглядит это забавно. Я ужасно злюсь, но все равно не могу сдержать улыбку.

Тетя Йола – самый толстый человек из всех, кого я встречал за всю свою жизнь. Даже считая тех людей, которых видел в кино и по телевизору. Она просто ужасно толстая! Наверное, толще ее нет на всем земном шаре. Это первая тетя, которую я так люблю, потому что чувствую, что она меня тоже любит. Правда любит – не притворяется и не из жалости. Так что я очень для нее стараюсь, и, говорят, делаю очень большие успехи, что само по себе здорово. Например, я уже почти не заикаюсь. Говорю тише, медленнее и редко кричу, хотя приходится прилагать жуткие усилия.

Раньше я часто кричал – конечно, не так, как Крикушка Анета, но все равно часто. И заикался, потому что говорил слишком быстро. Но причина не в том, что у меня что-то не в порядке с голосом. Просто, когда наконец удавалось заставить окружающих меня выслушать, я начинал торопиться, чтобы успеть сказать все, что собирался. Мне не хватало воздуха, а слова застревали в горле или убегали из памяти. Некоторое время ко мне даже ходил логопед, это такой специальный врач, который лечит речь, но от этих занятий получалось только хуже, потому что меня ужасно раздражали упражнения, которые он заставлял меня делать. Например, велел без конца повторять какие-то идиотские стишки или бессмысленные слова. А еще – втягивать воздух легкими, а не животом. По-моему, какая-то глупость, ведь человек не втягивает воздух животом, иначе бы он все время икал – как после газировки.

Тетя Йола не говорит мне, чтобы я не втягивал воздух животом. Она всегда умеет меня рассмешить. Ее интересует, что мне снилось, о чем я думаю, что люблю. Даже если я начинаю немного заикаться, она совершенно не раздражается и не пытается договаривать за меня слова – я это терпеть не могу! Улыбается и ждет, пока я сам закончу. Для тети Йолы это важно, я чувствую. Поэтому и для меня это стало важно. Я хочу, чтобы она была мной довольна.

– Когда я попросила нарисовать самых близких для тебя людей, я имела в виду портрет тех, кто тебе дорог. Настоящих людей, а не придуманных, – объясняет тетя Йола.

– Я понял, – отвечаю я, изо всех сил стараясь не повышать голос. – Но я имел в виду другое.

– Что же?

Я открываю рот, но тут же закрываю. Чувствую, что снова начинаю волноваться. Вот всегда так, всегда! У меня в голове все есть, я все понимаю, но, когда пытаюсь объяснить, нужные слова куда-то деваются.