Виктория Ледерман - Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом «Д»

Мы встречаемся взглядами. Я понимаю, что это только начало. Что вместе нам здесь не жить. Из нас в классе должен остаться кто-то один.

Все пишут в тетрадях условия задачи, а я прикладываю платок к постоянно мокнущим царапинам на шее. И мечтаю отрезать Иркину косу. На следующих трудах, через неделю. Портняжными ножницами. Они большие и острые. Как отхвачу косу за один раз, она даже опомниться не успеет. Совсем обнаглела эта Мальцева, просто беспредельщица какая-то. Но я сдаваться не собираюсь, не на ту напали. Не нравится, что Фомин за мной бегает? Захочу – все остальные тоже будут бегать. Сколько их там осталось? Шестеро. Нет, пятеро без Белоусова. Кстати, что-то Белоусов долго болеет. Как бы не забыл обо мне. Надо ему позвонить. Жаль, номера не знаю. Может, в интернете поискать? Наверняка где-то зарегистрирован.

Я оглядываю всех мальчишек, выбираю следующий объект. Бондарев? Нет, он в очках, долговязый и нескладный. А я маленького роста. Вместе мы будем смотреться смешно. Ивакин? Он однажды даже подкатывал ко мне, значит, может получиться. Хотя… Не пойдет, он сильно заикается, особенно когда волнуется. И кличка у него Заикин. Нет, как-то стремно дружить с мальчиком с фамилией Ивакин-Заикин. Сальников рыжий, весь в веснушках и нос рукавом вытирает. Остаются только Харитонов и Петренко. Харитонов полноват и все время жует. Петренко слишком умный, круглый отличник и зануда. Что за класс, выбрать некого!

Я долго размышляю и останавливаюсь на Петренко. Он симпатичней Харитонова, да и остальных тоже.

После уроков я подхожу к Петренко с просьбой помочь мне по математике, объяснить некоторые темы. Типа у меня уже две двойки. Как-то ведь надо мне к нему подступиться. Говорю, какой он умный и как хорошо решает задачи. Смущенно хлопаю глазками. Петренко нехотя отрывается от какой-то толстой книжки (не по программе!) и говорит:

– Тебе нужно обратиться к Тамаре Михайловне. Она все объяснит. А у меня времени нет.

И снова утыкается носом в текст. Какой идиот! Я рывком хватаю свой рюкзак и шагаю вниз, где меня уже ждет Фомин.

С этим Петренко каши не сваришь. Пожалуй, все-таки стоит вернуться к варианту «Белоусов».

Ко вторнику второй недели мне становится легче, температура выше тридцати семи уже не поднимается. Я даже съедаю весь завтрак. А потом устраиваюсь с ноутбуком на постели и выхожу в интернет. Лезу по привычке на свою страничку «ВКонтакте», а там сообщение от Лины Солнечной. Думаю: кто это такая? Нет у меня в друзьях никакой Лины. Захожу на ее страничку, смотрю фотографию и аж дышать перестаю. Ангелина Ожегова. Это у нее ник такой – Лина Солнечная. Я бы ее по такому нику никогда не отыскал. А она меня нашла, потому что у меня никакого ника нет. Я там – Никита Белоусов из сто пятой школы, из пятого «Д». Как же хорошо, что я зарегистрировался под своим именем!

Я открываю ее сообщение: «Превет как дела всё ещё болееш».

Именно так, с ошибками и без знаков препинания. Я даже головой трясу: мне кажется, что это Егор писал. Это у него ошибка на ошибке и ошибкой погоняет. Я пытался его поправлять, и даже одно время мы вместе уроки делали, но все бесполезно. У него правильное написание слова тут же из головы выветривается. Наверное, у него «врожденная неграмотность», оборотная сторона моей «врожденной грамотности».

Я мысленно исправляю все ошибки и расставляю знаки. И вдруг думаю: а что, если предложить Ангелине позаниматься по русскому языку? У меня будет повод видеть ее не только в школе. Может быть, она даже позовет меня домой. Ведь не можем же мы писать упражнения во дворе на скамейке. Хотя я согласен встречаться с ней и во дворе, и вообще где угодно.

Сообщение написано в понедельник вечером. А сегодня, во вторник, она в сеть еще не заходила. Это и понятно, учеба в разгаре. Я пишу ответ, старательно расставляя все знаки препинания: «Привет! Да, я болею. Очень рад, что ты написала. Как в школе?»

Я отправляю сообщение и жду ответа. Он приходит только вечером. Я снова пишу и опять получаю ответ. Мы переписываемся весь вечер и следующий вечер тоже. Мы переписываемся всю неделю. Я с утра начинаю ждать, когда она вернется из школы и выйдет в интернет. Я пишу ей и забываю про все – про больное горло, про гудящую голову и повышенную температуру. Я пишу, что она красивая, что у нее волшебное имя. Пишу, что она мне понравилась сразу, как только вошла в класс. Я сам удивляюсь, как легко это выходит. Я пишу то, что никогда бы не произнес вслух. Наконец я пишу, что хочу с ней дружить. Ответа долго нет, наверное, целый час. Меня весь этот час трясет как в лихорадке. Почему она не отвечает? Она же в сети, я вижу. Но почему-то не пишет. Обиделась? Что я не так сделал? Может, я не должен был этого писать? Может быть, слишком рано? Мы ведь вслух ни разу не разговаривали, не считая того раза, на рисовании. А может, девочкам такое нельзя писать? Но как же тогда предложить дружбу?